— Маша? — Начальник Укропольской милиции наклонился над ней, скрипя ремнями. — Что случилось, где драка?
Маша оглянулась на соседкино окно: там смутно маячил блин лица.
— Пойдемте, дядь Вить, — встала она — по дороге объясню.
Огородами Самосвал не пошел, сказав, что не имеет права наносить ущерб огурцам гражданского населения. Маша рассказывала, а он то верил, то не верил. Услышав про татуировку Билли Бонса, насторожился:
— Ты не заметила, змея была не в короне?
— Не помню, — сказала Маша. — Это важно?
— Да, в общем, не очень. Кинжал со змеей — блатная татуировка, означает: «Начал воровать и грабить». Если змея в короне, значит, уголовник в авторитете… Размечтался! — оборвал себя Самосвал. — Ну какой уголовник сунется в дом к генералу разведки?
— Так Дед ему сменил установку.
— Это как?
— Начал ему грузить, как огород удобряют, как навоз разводят водой.
— Сапогом прикинулся, — понял Самосвал. — А почему он мне-то не сказал, что подозревает квартиранта?
— Дед его и не подозревал. Понимаете, Билли Боне вроде хотел купить у нас дом, а Дед…
Маша не договорила. Широченная ладонь начальника Укропольской милиции залепила ей рот. Самосвал молча показывал пальцем куда-то за забор.
Они были у дома Василия Прокопыча. Мертвенный свет луны заливал верхушки садовых деревьев и, пробившись сквозь листья, пятнами лежал на земле. Забор между дворами Василия Прокопыча и Маши был почти скрыт за кустами винограда. Один из них пошевеливался, слабо, но настойчиво, как будто его дергали за веревочку.
— Шумни, — прошептал Самосвал.
— Как?
— Как хочешь. Зови кого-нибудь, песню пой. — Самосвал ободряюще похлопал Машу по плечу и скрылся в темноте.
Звать Василия Прокопыча среди ночи было бы странно, а все песни сразу вылетели у Маши из головы. Она расслышала знакомый скрип калитки — Самосвал прокрался в ее двор и теперь уже наверняка стоял по ту сторону забора, ожидая, когда Маша отвлечет на себя Того, Кто в кустах.
— Как у наших у ворот чудо-дерево растет, — несмело сказала Маша. Подозрительный куст шевельнулся чуть сильнее, а над забором блеснул козырек милицейской фуражки.
— Энэ-бенэ-раба, квинтер-финтер-жаба! — во все горло проорала Маша.
Над забором взметнулась огромная тень, и Самосвал обрушился в куст. Ветки заходили ходуном; из шевелящейся темной массы слышалась возня и отчаянный кошачий визг. Потом у Василия Прокопыча зажглось окошко, осветив арену битвы, и стал виден Самосвал со сползшим на ухо козырьком фуражки. В одной руке он держал за шиворот Барса, в другой — обезглавленную курицу-подростка.
Тут и Василий Прокопыч ввязался в бой: выскочил на крыльцо и для острастки шарахнул в небо из двустволки. Бросив кота и курицу, начальник Укропольской милиции как мелкий воришка сиганул через забор.
— Кто там? — близоруко щурясь, пенсионер водил по кустам стволами ружья.
— Дядь Вась, не стреляйте! Это Барсик! — закричала Маша. «Барсик» по ту сторону забора налетел, судя по звуку, на Дедово пластмассовое кресло и рухнул, как поваленное дерево, треща какими-то обломанными ветками.
— Барсик, говоришь? Кыса? — Закинув ружье за спину, Василий Прокопыч спустился с крыльца и подобрал убитого куренка. — Правда, кошачья работа. А ты почему не спишь?
— Так я его искала, Барсика.
— А кто с тобой?
— Петька. — Маша решила не выдавать Самосвала. — Дядь Вась, он уже поймал Барса, а тут вы стрельнули. Он испугался и убежал.
— А ты не испугалась?
— Не успела.
— Ох, Мария! — Сосед покрутил головой. Он чувствовал, что его обманывают, но не понимал, в чем обман. А если сказать, что его куренка героически отбивал у кота сам начальник Укропольской милиции, то уж точно не поверил бы.
— Спокойной ночи, дядь Вась, — кротким голосом попрощалась Маша.
В сараюхе горел свет. Подойдя ближе, Маша увидела в окошко Билли Бонса! Моряк сидел на кровати со скованными за спиной руками и сплевывал на пол розовую слюну. Его подбородок заметно раздулся и покраснел. Весь город знал, что начальник милиции не признает восточных единоборств и по старинке голубит нарушителей порядка боксом.
— Капитан, ты совершаешь большую ошибку! — как заведенный твердил моряк. — Капитан, ты совершаешь большую ошибку!
Не отвечая, Самосвал упаковывал в пакет улику — перепачканное кровью полотенце. Кровяная лужа на столе была размазана. Видно, Самосвал застал Билли Бонса в тот момент, когда он уничтожал следы преступления.
— Капитан… — снова начал моряк.
— Слышал уже, — перебил Самосвал, завязывая пакет, — я совершаю большую ошибку. Разберемся.
— Капитан, мне надо позвонить! — с отчаянием сказал Билли Бонс.
Самосвал был невозмутим, как бревно:
— Что еще? Ужин из ресторана? Или тебя сразу выпустить под честное-пречестное слово без крестиков?.. Вставай, пора на нары. Хотя можем договориться: отвечаешь на десять моих вопросов и звони на здоровье.
Билли Бонс понуро кивнул.
Придерживая арестованного за локоть, Самосвал вывел его на крыльцо и стал возиться с замком. Моряк увидел Машу и скривился:
— Что, сдала нехорошего дядьку? Благодарность тебе в рамочке.
Маша вернулась в дом, толкнула спавшего сидя Петьку — тот, не просыпаясь, упал на диван и по-детски подложил руки под щеку. А она пошла в свою комнату, легла и заснула, успев подумать, что от таких волнений не заснет никогда.
Глава XIX
И ДЕНЬ НЕОЖИДАННОСТЕЙ
Утром Билли Бонс явился просить у Маши какой-нибудь приемничек, а то ему скучно. Моряк сиял улыбкой, дышал мятной зубной пастой и блестел свежевыбритыми щеками. Татуированная змея на его плече нахально улыбалась.
— Вас отпустили? — удивилась Маша.
— Откуда? — Билли Бонс скорчил непонимающую гримасу. — А, ты про милицию! Разобрались и отпустили сразу же. Разве честного человека станут держать в милиции?
— А кровь?
— Какая кровь?
— На столе была целая лужа!
— Это у меня носом кровь пошла. Сосуды слабые, — пожаловался моряк. — Я и побежал в аптеку. Возвращаюсь, а ваш капитан как выскочит на меня! — Билли Бонс изобразил испуг, а глаза у него смеялись. — Поменьше читай книжек про шпионов. Или ты думала, что я не шпион, а киллер?
— Я думаю, что вы врете, — сказала Маша, но приемник Билли Бонсу дала. Умылась, поставила чайник и пошла будить Петьку, проспавшего все ночные события. Маша решила ни о чем ему не говорить. Зачем? Только позориться.
Дед вернулся даже раньше, чем обещал. На третьем уроке Машу зачем-то вызвали к директору, и там в кабинете она увидела своего генерала. Самое удивительное — Дед был в форме!
— Тебя забирают, — недовольным голосом объявил Маше директор и обернулся к Деду. — Все-таки вы не правы, Николай Георгиевич. Из-за вашей спешки у девочки вся первая четверть выйдет комом, а она самая важная в году.
— Меня ждут в академии, — ответил Дед. — Вы должны меня понять как преподаватель преподавателя.
Директор вздохнул и расписался на каком-то листочке. «Справка об успеваемости» — вверх ногами прочитала Маша. В жидком ряду ее отметок, полученных за три недели учебы, не было двойки Деревяныча.
— Что смотришь? — поймал ее взгляд директор. — Это была воспитательная двойка, за поведение, а не за математику. Хочешь, я ее в дневнике зачеркну?
— Не надо, — сказала Маша, — пускай остается на память.
А директор сказал:
— Ты смотри там, в Москве, не урони авторитет Укропольской средней школы!
— Не уроню, — пообещала Маша, и директор с торжественным видом пожал ей руку, как будто отправлял ее на задание.
Маша вышла в коридор и разревелась. Укропольская жизнь оборвалась неожиданно, как пленка в стареньком городском кинотеатре. Только что герои скакали на конях, сражались и целовались, и вдруг мелькает половинка кадра, на экране белым-бело, а на душе обида, как будто тебя нарочно обманули.