Люба с Валей оказались на другой стороне улицы.
— Да что происходит-то?
— Это «куры», — сказала Люба.
— Куры?
— Так у нас третий день свадьбы называется — куры. Когда гостям есть уже нечего, а выпивка осталась. Во дворах кур ловят на котёл, и вообще, гребут что ни попадя — за пару рюмочек для хозяев и приглашение.
— Ко всем, что ли, без разбору ломятся? — поразилась Люба.
— Считается, что только к родне жениха и невесты. Но могут «наказать» и тех гостей, которые не досидели до конца свадьбы. Или случайных встречных, таких, вот, дурочек, как мы с тобой.
Ряженые уже раскрыли настежь ворота, ввалились во двор, кто-то полез в курятник, кто-то выводил из дома под руки «провинившихся» хозяина с хозяйкой («провинившиеся», правда, сами покатывались со смеху). Их уложили на две двухколёсные тачки, сделали им «операцию» — разбили над ними молотком старый ржавый чугунок — и давай катать в развод кругами по двору, выделывая «восьмерки», как фигуристы парного катания, изображающие встречу и разлуку. Хозяйка истошно вопила со своей тачки.
Подруги, скривив в усмешке рты, наблюдали за этим действом — экзотическим для Любы и привычным для Вали. Глядь — а ряженые уже и к ним направились.
— Всё, прощай колбаса, — сказала Валя. Из её сумки торчала палка варёнки. — Убегать — ещё хуже, догонят и уж точно грязью измажут.
Ряженые быстро обступили подруг. Страшненький, пучеглазенький гармонист в вывернутой наизнанку шубе, притоптывая и растягивая гармонь, выдал частушку:
Люба в лёгком ужасе закрыла рукой рот. Такого «художественной самодеятельности» она не ожидала.
- Бесстыдник ты, Федька, — беззлобно покачала головой Валя. — Сам сочинил? Из личного опыта?
— Ну! Моя новая произведения. Её у нас ишо не все слыхали.
— А если жёнке расскажу?
— Не-а, не расскажешь! Не посмеешь. Отдай колбасу, не то ишо не то спою.
Он развернул гармошку:
— На! — Валя быстро бросила колбасу в сторону гармониста. Её на лету весело подхватил один из его ряженых «помощников». — Проваливайте!
Ряженые с достоинством склонили головы — в знак благодарности — и тут же развернулись. Валя с Любой их больше не интересовали.
— И много тут таких поэтов-песенников? — спросила Люба. — С личным опытом?
— Ой, не воспринимай серьёзно. Всё ж понарошке.
— Ага, понарошке! — почему- то не поверила Люба.
— Это наше шведянское народное творчество, — продолжала Валя.- Ну, немножко некультурное, это да. Народ оттягивается, шалит слегка. Давай простим их, неотёсанных, а? Нашему шведянскому населению без придури жить скучно будет.
— Давай, — согласилась Люба.
Подруги подошли к зданию поселкового медпункта, у которого, держась одной рукой за ухо, их поджидал щупленький, небольшого роста, мужичок.
— Здрасьте, — сказал он, морщась.
Валя покачала головой:
— Вот как, Тимофей, тебя достало, даже в перерыв прибегаешь. Сам виноват, тянул до последнего. Что за народ!
— Да я кругом виноват, — почему-то обречённо махнул свободной рукой Тимофей.
Открыли запертую дверь, зашли.
— Сегодня Вам укол и электрофорез, — сказала Люба Тимофею.
— В кабинку и на кушетку! — скомандовала Валя. — Сейчас со шприцем приду.
Обе они облачились в белые медицинские халаты и подошли к раковине. Открыли кран с водой.
— Это ж его жена была, — сообщила Валя, намыливая руки.
— Кто? — Люба взяла мыло у Вали, стала тоже мыть руки.
— Да Катька. Которая на мотоцикле.
— А-а…
— А про колбасу маме не рассказывай. А то схватится за голову.
— Ладно, — пообещала Люба. — Хорошая она у тебя. Я иногда к вам зайду — а тебя нет. Так я с нею беседую, даже секретами делюсь. И её послушать, знаешь, очень интересно бывает.
… Валя, сделав укол, пациенту, направила ему на ухо аппарат для прогревания и вышла из кабинки.
В кабинете Люба расставила на столе две чашки, вазу с печеньем.
— Почаёвничать успеем? — спросила.
Валя подвинула будильник на окне, посмотрела на циферблат.
— Успеем.
Стали пить чай. Валя вернулась к прежнему разговору:
— Мама, между прочим — я тебе не говорила? — рассказы, истории всякие сочиняет.
— Нет, не говорила. А про что?
— Да как сказать… Она говорит — всякое в жизни бывает. Нету, мол, ничего такого, чего бы взаправду не могло произойти. Ну и описывает. Но я думаю, больше выдумывает. Я тебе дам её тетрадку, захочешь — почитаешь.
— Хорошо. Хотя… я могла бы, пожалуй, туда ещё одну историю добавить.
Сказала это Люба и погрустнела. Отставила чашку, к окну отвернулась.
— Какую, Люба? Да что с тобою?
— Мы ведь почему сюда переехали? Утащила я Василия из города — подальше от его любовниц. Продавщицы, буфетчицы, парикмахерши…
— Да ты что! — поразилась Валя.
— Да… Как только узнала, что перевести его сюда на работу можно, так сразу же. Не он принимал решение, а я. Просто поставила вопрос ребром. В поликлинике должность зама оставила. Но это не главное, конечно…
Люба уже чуть не плакала.
Валя растерянно качала головой, не зная, что сказать.
— Может, здесь наладится, — вымолвила она, наконец. Снова покачала головой — Нет, мой Петя не такой.
— Тебе так кажется, — жёстко заметила Люба. — Все они… с мухами, как поёт этот ваш Федька-гармонист. Все до единого!
— Да слушай ты его, дурачка!.. Ой, неужели ж и правда?
— Ты просто не в ведении. Может, дырки на носках — это как раз маскировка. Под простачка.
Валя сильно разволновалась:
— Да если узнаю, я моего Петю самолично удушу вот этими руками на центральной площади посёлка! Буду плакать и смотреть, как он трепыхается, пока не затихнет.
— Эй! — донеслось из кабинки, — вы меня спалить решили?
Валя взглянула на будильник:
— Больной, лежать и не трепыхаться! Ещё одна минута. «Спалить мы его решили»! — передразнила она.
Когда вечером после работы подошли к своим домам, Люба пригласила:
— Зайдём ко мне на минутку.
На кухне Люба вытащила из своей сумки такую же палку колбасы, какую Валя днём пожертвовала во имя счастья жениха и невесты. Разрезала пополам, протянула половинку Вале.
— Ой, да не надо! — замахала Валя руками.
Но Люба молча и настойчиво тряхнула рукой: бери.
Валя взяла.
У двери снова повернулась:
— Неужели ж и правда — все? До единого? А что же тогда верность? Если слово такое существует, то и она же должна быть.
Люба грустно пожала плечами, что означало большой вопрос: кто ж его знает?
А Валя неожиданно продолжила с растерянностью:
— Так ведь и слово «коммунизм» тоже существует…
Петя возился во дворе у своих стареньких «Жигулей» — подкачивал колёса — и неожиданно услышал голос соседской тётки Нюрки, женщины за шестьдесят:
— Петь, а Петь, подойди-ка к забору.
Петя подошёл:
— Чего, тёть Нюр?
Она подняла из-за забора руку, в которой оказался старенький транзисторный радиоприёмник.
— Починишь?
— До сих пор считалось, что я автомеханик…
— Да тут антенна отвалилась. Привинтить — как раз твоё дело.
— Ну, если только антенна… — Петя взял у неё транзистор. — Привинтить не получится, ушко лопнуло… Ладно, разберёмся. Неужели ещё слушаете? Я думал, на сериалы перешли.