Вещий сон вещей
Я выхожу из Соляного городка, иду к набережной Фонтанки. Там обычно стоит женщина, кормящая чаек.
Чайки очень любят сильный ветер. Больше чаек сильный ветер любит только моя мама. Чайки начинают летать, лавируя между потоками ветра и время от времени замирая. А мама говорит, что взлететь можно с помощью ветра и шляпы. Она уже летала так однажды во сне в Кишинёв. На следующее утро звонили знакомые: «Ты была в Кишинёве?! Тебя видели!..» Значит, и правда летала. Раз люди видели.
Седая женщина в красном плаще кормит чаек хлебом. Но чайки не могут оторваться от ветра. А ветер, мешая хлебным крошкам попасть в Фонтанку, относит их на асфальт к ногам женщины. Их подбирает пара голубей.
Женщина настырно кидает хлеб чайкам.
– Не едят! Не едят, глупые! Обжоры вы! Вы две обжоры! – кричит она голубям и переводит взгляд на меня. – На! Держи! Ты корми! Я устала.
Стою одна посередине Пантелеймоновс-кого моста, увешанная тубусами, рюкзаками, папками, держу буханку хлеба. Кидаю мякиш этой красивой паре голубей. Но тут вместе с ветром на них нападают чайки. Нападают на нас троих. Жирные чайки отнимают у меня буханку.
Лучше бы они отняли у меня тубусы, рюкзаки и папки.
Жирные чайки злорадно дербанят свой трофей. А та пара голубей исчезла…
Если бы сейчас мимо пролетела моя мама в шляпе, то это был бы уже сон…
Доля-Недоля
– Смотри. – В скайпе включается значок видео.
Он показывает мне карниз окна, усеянный ячневой крупой, и двух голубей. Я узнаю́ их.
– Это мои голуби! Я их вчера на Фонтанке кормила!
Это не удивило его. Мы привыкли находиться в этой двухкомнатной воображаемой квартире Москва – Питер, кормить одних и тех же голубей и притворяться, что нам нужны поезда, чтобы встретиться. Я вновь почувствовала себя Макошью. С двумя голубями в руках.
…В одном из поверий говорится, что Доля прядёт пряжу для Макоши, Недоля тоже прядёт, но плохие нити у неё получаются, и время от времени ей приходится их обрезать.
А где Доля и где Недоля – поди знай. Сидят воркуют.
В следующей главе лучше пойти на исповедь.
Исповедь
Минуя Марсово поле и Летний сад, перехожу Пантелеймоновский мостик и оказываюсь на исповеди.
– У меня с моей матушкой разница девять лет, – говорит батюшка. – И то бывают размолвки. Тебе нужно найти ровесника. Вы должны вырасти на одних фильмах, слушать одну музыку, читать одни книги.
Я смотрю на батюшку козой: блин, он ничего не понимает в моей жизни.
Найди себе ровесника. Ровесник Артём был человеком-оркестром. Он играл хеви-метал на гитаре, барабане и гуслях. Тяжёлый металл. Тяжеленный. И когда он лупил по струнам, было ощущение, что во всех городах поезда́ сходят с рельсов – и это всё в одной моей голове.
– Тебе нравится? – спрашивал он.
Это был древний ужас с картины Бакста, где мир рушится, остаётся лишь богиня любви Кора с синицей в руках.
А у меня в руках был клубок синих ниток и два голубя.
Батюшка бросает взгляд на тубус у меня за спиной и спрашивает:
– А кто он по профессии?
– Писатель.
Батюшка вздыхает:
– Тебе нужен муж из другой сферы. Может быть, учитель там или инженер… А лучше врач.
И батюшка неожиданно добавляет:
– Ферштейн?
Ага.
– Подожди меня здесь, – говорит батюшка и духом уносится за алтарь, оставив меня с открытым финалом.
Врач – это, конечно хорошо. И я знаю одного такого врача. Это Миша.
С Мишей мы знакомы с детства. Вместе собирали динозавров. Он не давал мне играть в плейстейшен и жалел домашнего компота.
А теперь я его вообще не вижу. Он учится на врача, читает энциклопедии всех времён и народов, а по ночам работает на «скорой», присутствуя в моей жизни лишь в рассказах Заремы, его мамы:
– Я говорю ему: Миша, ты не выдержишь, бросай эту работу; а он отвечает: а кто же будет их всех спасать?!
Миша – тот самый Ловящий Во Ржи. Ловит детей, бомжей и всех остальных в придачу.
Миша всё знает. И может спросить меня, когда отменили крепостное право. И я засыплюсь.
…Батюшка выносит чашу со святой водой и окропляет моё лицо.
– Всё! Воскресла! Побежала!
И я побежала в Муху.
Бегу, а навстречу мне мчится солнце на самокате. Зажмуриваюсь. Солнце обнимает меня.