Я посмотрел на нее пристально и уже собирался было сказать, что несколько часов назад ее сын задал мне точно такой вопрос… Но тут до меня дошло, как можно именно завязать разговор, и может быть, даже нанести мощный удар, настолько мощный, чтобы пробить стену ее обороны, разумной или безумной.
Внимательно наблюдая за невесткой, я сказал:
— Я не совсем уверен, Элен, но муха, о которой ты спрашиваешь, сегодня утром залетела в мой кабинет.
Несомненно, я нанес потрясающий удар. Она так резко повернула голову, что я услышал, как хрустнули ее позвонки. Элен открыла рот, но не произнесла ни слова: только глаза, казались, кричали от ужаса.
Конечно, комиссар воспользовался бы таким преимуществом и не дал бы ее времени на раздумье. Все, что мне удалось, и то с большим трудом, так это сохранять невозмутимый вид. Оставалось лишь надеяться, что оборона Элен будет разрушена и дальше.
Должно быть, она долгое время не дышала, потому что внезапно судорожно вздохнула и закрыла рот руками.
— Франсуа… Ты убил ее, — прошептала Элен и впилась взглядом в мое лицо.
— Нет.
— Значит, она у тебя… Она у тебя! Отдай ее мне! — Элен прости что кричала, касаясь меня руками, и я понимал, что будь она достаточно сильной, то попыталась бы меня обыскать.
— Нет, Элен, у меня ее нет.
— Но теперь ты знаешь… Ты догадался?
— Нет. Знаю только одно — ты не сошла с ума. Но я хочу знать все, Элен, и как-нибудь это выясню. Выбирай: или сама мне расскажешь, и я подумаю, что можно сделать, или…
— Или что? Говори же!
— Или же, уверяю тебя, твой друг комиссар уже завтра утром заполучит эту муху.
Элен замерла, и, хотя уже становилось прохладно, лоб и руки у нее покрылись испариной. Даже не смахнув прядь длинных русых волос, которые ветер сбросил на лицо, она пробормотала:
— Но если я тебе скажу… Пообещаешь мне, что прежде всего не убьешь муху?
— Нет, элен. Сначала я должен узнать, а потом уже обещать.
— Но, Франсуа, пойми же — я пообещала Андре, что убью муху. Я обязана сдержать слово, а до тех пор не вправе что-либо сказать.
Я почувствовал, что оказался в тупике. Не то, чтобы терял опору, но преимущество терял. И решился выстрелить вслепую.
— Элен, ты, конечно, понимаешь, как только полицейские займутся этой мухой, они поймут, что ты не сумасшедшая, и тогда…
— Нет, Франсуа! Ради Анри! Разве ты не понимаешь? Я ждала муху; надеялась, что она меня здесь найдет, но не могла же муха знать, что со мной случилось. Потому ее пришлось отправиться к тем кого она любит — к Анри, к тебе… К тебе, который мог бы понять, что нужно делать!
Действительно ли Элен сошла с ума или снова симулировала сумасшествие? Но, безумная или нет, она была загнана в угол. Не зная, как действовать дальше и как нанести решающий удар без риска упустить Элен из-под контроля, я произнес очень тихо:
— Расскажи мне все, Элен. И тогда я смогу защитить твоего сына.
— Защитить от чего? Разве ты не понимаешь, что я здесь только для того, чтобы Анри не называли сыном женщины, казненной за убийство его отца? Разве ты не понимаешь, что я бы предпочла гильотину смерти заживо в сумасшедшем доме?
— Понимаю, Элен, и сделаю для мальчика все, что в моих силах, даже если ты мне ничего не расскажешь. Но если откажешься, то тогда я не смогу вести игру… И муха окажется у комиссара Шара.
— Хорошо, отведи меня обратно… в здание. Я отдам тебе то, что твой комиссар назвал бы «признанием».
— Ты хочешь сказать, что написала его?!
— Да. Оно предназначено не тебе, а скорее твоему другу комиссару. Я предчувствовала, что рано или поздно он доберется до правды.
— Значит, ты не будешь возражать, чтобы комиссар прочитал признание?
— Поступай, как считаешь нужным, Франсуа. Подожди минуточку.
Оставив меня у приемного покоя, Элен убежала наверх в свою комнату. Не прошло и минуты, как она вернулась с большим коричневым конвертом в руках.
— Послушай, Франсуа, ты не настолько смышлен, как твой бедный брат, но совсем не дурак. Я только прошу — прочти это в одиночестве, после чего делай, что хочешь.
— Обещаю тебе, Элен, — сказал я, взяв в руки драгоценный конверт, — прочитаю его сегодня вечером и, хотя завтра посетителей не пускают, приеду к тебе.
— Как хочешь, — сказала невестка и ушла вверх даже не попрощавшись.
Вернувшись домой, я прочитал надпись на конверте:
«Тому, кого это заинтересует (возможно, комиссару Шара)».
Сказав прислуге, чтобы мне немедленно принесли в кабинет легкий ужин и больше не беспокоили, я побежал наверх, швырнул конверт на стол и еще раз внимательно осмотрел всю комнату перед тем, как закрыть ставни и задернуть шторы. Все, что удалось найти, так это дохлого комара, ко засох на стене.
Я указал, куда поставить поднос, налил себе вина, запер двери отключил телефон — всегда теперь делаю это на ночь, — выключил верхний свет и зажег настольную лампу.
Разрезав конверт, я извлек из него толстую стопку плотно исписанных листов. Посередине первого прочитал следующие строки:
«Это не признание, потому что, хотя я убила своего супруга, я не убийца. Я просто в точности исполнила его последнюю волю, раздавив его голову и правую руку под паровым молотом на заводе его брата».
Даже не притронувшись к стакану вина, я перевернул страницу и начал читать.
Почти что за год до смерти (так начиналась рукопись) мой муж рассказал мне частично о своих экспериментах. Он прекрасно понимал, что его коллеги из министерства авиации запретили бы те из них, которые были слишком опасны. Но ему хотелось получить положительные результаты перед обнародованием открытия.
Хотя сейчас при помощи радио и телевидения можно передавать только звук и изображение, Андре утверждал, что ему удалось изобрести способ транспортировки вещества: любой твердый предмет, помещенный в «передатчик», в мгновение ока распадался и вновь собирался в специальном приемном устройстве.
Андре считал, что его открытие, возможно, самое важное с тех пор, как изобрели колесо. Он полагал, что передача вещества при помощи мгновенной «дезинтеграции-реинтеграции» полностью изменит жизнь, такую, какой мы ее знаем сейчас. Как, ученый-практик, он никогда не позволял теориям и мечтам брать над ним вверх, и предвидел то время, когда больше не будет ни самолетов, ни кораблей, ни поездов, ни машин, а следовательно шоссе, железных дорог, вокзалов, железнодорожных станций и морских портов. Все это заменят станции по приему и передаче вещества.
Приемное устройство Андре находилось всего лишь в нескольких метрах от его передатчика в смежной с лабораторией комнате. Первый удачный эксперимент он провел с пепельницей, которую мы привезли из Лондона в качестве сувенира. В тот день он ворвался в мою комнату и швырнул пепельницу мне на колени.
— Элен, посмотри! На одну миллионную долю секунды эта пепельница была полностью распылена, она не существовала. Только атомы неслись в пространстве со скоростью света. И через мгновение они снова соединились в форме пепельницы!
— Андре, умоляю тебя… Пожалуйста! Что ты такое говоришь?
Он начал рисовать прямо на письме, которое я писала. Увидев мое серьезное лицо, засмеялся, сбросил все со стола и сказал:
— Непонятно? Ладно, начнем с начала. Элен, ты помнишь, я читал тебе статью о загадочных летающих камнях в Индии, которые, казалось, возникают прямо-таки неоткуда в некоторых жилищах? Будто кто-то бросает их снаружи, и они пролетают через закрытые двери и окна.
— Да, помню. Я еще помню, что профессор Ожье, гостивший тогда у нас, заметил, что если это не обман, то единственно возможное объяснение таково: камни распыляются, после того как их бросили снаружи, пролетают сквозь стену и вновь собираются воедино перед тем, как упасть на пол или удариться об стену.
— Правильно. Кстати я добавил, что конечно, есть и другая возможность на мгновение — частично распыляются стены при полете сквозь них камня или камней.
— Да, Андре. Я все это помню. Но до сих пор не могу понять, как и зачем даже распыленные камни могут пролетать сквозь стену или запертую дверь.