Вместо того, чтобы набивать свои сумки этими знаниями, и дальше идти с ними по жизни, доставая по необходимости то одно, то другое, я искал логику целесообразности постижения музыкальной литературы. Сделать этого по причине недомыслия так и не смог, а потому частенько приходил на урок неподготовленным.
Тот день не был исключением. Лидия Александровна вызвала меня, я промямлил нечто невразумительное, всё ещё поглядывая в потеющее окошко, получил свой честный «трояк», и со спокойной совестью сел на место.
После меня вызвали Наташку Старосельцеву. Кукольное личико, обрамлённое бело-золотистыми кудряшками, голубые глазки, милый носик, губки бантиком и лёгкая томная сипавость9 в голосе. Ну, вот – как есть! Я мог бы соврать что-то поинтереснее, но Наташка и вправду была похожа на куклу.
Накануне праздников к занятиям никто серьёзно не относился, наша красавица не оказалась исключением, но позориться, как я, не пожелала, поэтому вышла и стала читать по учебнику, не таясь, развернув его на парте к себе. Лидия Александровна, прислушиваясь к ответу, так жалко, жалобно улыбалась, словно собиралась расплакаться, а когда Наташка закончила, тихим, мягким, просительным голосом произнесла:
– Садись, Наташенька, «пять» …
Мы остолбенели. Все всё видели и смолчали, ни один не возмутился.
Казалось бы, что в этом такого? Да, в общем, ничего… За исключением того, что Лидия Александровна ходила с полосатой палочкой, часто под руку с супругом, очень похожим на крота из сказки про Дюймовочку. Они оба были слепы, а их дочка, которая обычно сидела с нами в классе, всё видела, но тоже промолчала. Девочка так хотела быть «своей», что позволила обмануть собственную маму.
Не промолвил ни единого слова и я. Не из трусости, просто был не в состоянии говорить, – сердце больно хлестало кровью по ушам, раздавая оглушительные оплеухи.
Вот, именно в тот день я начал делить людей на хороших и плохих.
Меньше, чем через год мы получили дипломы об окончании музыкальной школы, и жизнь разбрызгала нас, кого куда. От общих знакомых я знал, что Наташка выучилась на зубного врача, вышла замуж за мужчину вдвое старше себя и, кажется даже, кого-то родила.
Мы не встречались с выпускного, но лет пять тому назад столкнулись с нею на рынке, возле аквариума с осетрами. Рыбы метались в страхе, шарахаясь от проходящих мимо. В заклёпках шипов с головы до хвоста, они были такими беззащитными, по сути, ещё детьми. Не сидеть бы им в стеклянных застенках, а дышать чистой вольной водой океанов и морей.
Наташка заметила меня и подошла:
– О! Ушица плавает! – Весело, с прежней томной хрипотцой в голосе пошутила она и пробежалась холёными пальчиками по стенке аквариума, как по клавишам пианино.
– Были бы деньги, всех бы купил и в реку. – Довольно грубым голосом зачем-то сообщил я, и перехватил её руку, занесённую над стеклом в очередной раз. – Не трожь, им и так плохо.
Старосельцева оглядела меня, улыбнулась брезгливо и высокомерно, но всё же не смолчала, снизошла:
– А ты не изменился. Нисколько. Такой же… идеалист10!
Я рассмеялся ей в лицо, громко и зловеще, так хохотал Шаляпин, распевая «Блоху», музыкальная школа явно не прошла даром.
Если начистоту, меня обрадовал Наташкин выпад. В тот нехороший день я промолчал, но яростное негодование, отразившись от моего лица, вероятно, опалило их всех, так что ни она, никто другой больше не рискнул проделать то же самое ещё раз.
На выходе из торговых рядов я немного задержался, чтобы посмотреть Наташке вслед. Она выглядела дорого и шикарно, но сквозь швы стриженного меха её шубы, лёгким сиянием сочилось одиночество. Такое густое, зримое, что просто захотелось взвыть от сострадания. Мне ни за что не пришло бы в голову назвать её счастливой, и я вижу в том следствие давешнего случая «невинного», бессовестного обмана… Нельзя так с теми, кто не в состоянии тебе ответить, да и ни с кем так нельзя. Подло это, как не крути.