Выбрать главу

– Стоит лишь подойти, как они все россыпью прочь. – Полагал ворон, спокойно опускаясь на лёд.

Но, кто бы что не предполагал, располагаем всем не мы.

Синицы, воробьи и поползень, вместо того чтобы разлететься кто куда, сгрудились тучей и поднялись навстречу ворону, не давая ему приземлиться.

– Перепутали, с перепугу взлетели не туда?

– Все разом? Это вряд ли.

– Ну, как когда разбиваются об окошко!

– Так то одна лишь птаха, прочим удаётся отсрочить встречу с вечностью

В поступке воробьёв и синиц не было ничего героического. Просто, эта необычная красивая рыбка с родинкой в виде полумесяца, была одной из них. Нет, она, конечно, по-прежнему оставалась карасиком, но жаркой летней порой, когда крылья оттягивали птицам плечи так, что уж не было мочи поднять их ещё несколько раз и долететь до пруда, то их яркая подружка пускала во все стороны фонтаны воды, заодно сбивая на лету мух.

Озадаченный единодушием мелюзги ворон решил, всё же, обождать на всякий случай и взлетел на дерево повыше. Он видел, как синицы и воробьи суетились на льду. Пытаясь пробиться сквозь замершую на месте воду, они поскальзывались, и уже подумывали о том, что пора лететь за дятлом, но за долото клюва не пришлось браться даже поползню, – солнце рассудило, что его присутствие поможет растопить лёд… и не только в отношениях.

На следующее утро… В глазах красного карасика с чёрной родинкой на боку в виде полумесяца отражалось далёкое сияние. То, сквозь мрачную твёрдую породу неба, пробивался тонкий родник Венеры. Изливаясь, он сверкал так, как искрится скромный брильянт в ушке юной, искушённой жизнью девы при свете театральных люстр в пятьдесят свечей. На этот раз рыба была осмотрительнее, и не казала свой нос дальше поверхности воды.

Сон…

Вечер заходит бочком, так осторожно, чтобы не стряхнуть с нотного стана проводов луну. Она не звучала давно, и страшится «пустить петуха». Высокий лоб, что скрадывает ранние залысины луны, спрятаны под жёсткими кудрями кроны деревьев. Их убрать19 куда проще, чем неверно взятый тон.

Отчеканенные морозом дубовые листья прикрывают обочину дороги, облагораживая её, словно дорогая шитая вышивка обивки, – непрочно сделанную мебель. Та скоро ломается, прорывая красивую ткань острыми занозистыми щепками. На неё кладут рогожу и подушки, запрятывая прореху от немилости внимательных гостей. Так же, за малое время, портится и дорога. И окажется она прикрытой дерюгой листвы, да завалит её после подушками снега, до того обильно и скоро, что забудется даже – какою она была день или неделю тому назад.

Юная чага, молодыми мелкими морскими раковинами, жемчужницами, приросла к выпавшей из пасти леса ветке. То ли сдружились они так, то ли случай свёл ближе, чем следовало, да теперь уж один без другого – никак…

Где-то неподалёку, совсем рядом слышно, как натруженная пружина шага вкусно хрустит под ногами седой от инея травой. Звук тянется так долго, потом издали, с оттяжкой хрустящего по краям эха, что неумолимо клонит в сон, и, не в силах сопротивляться дольше, я вверяю себя в его крепкие руки.

И, как только засыпаю, в прохладном воздухе вокруг принимаются кружиться: и тёплые щёки земли, и налетевшая вдруг стая свиристелей. Сквозь гроздь калины двигается, не переставая, вослед за светилом, рубиновая карусель солнечных лучей. Большой зелёный дятел, ни с чего осмелев, обхватил четырьмя пальцами ручку двери, стучится манерно, – три через раз. Он вежлив довольно, необычно медлителен, не портит досок, но и не требует немедля впустить его в дом. Он просто сообщает о своём присутствии, о том, что рядом, и готов…

– Да что он может, он, птица?! Годен на что!?

И почти над ухом, с неприкрытой укоризной, сожалея обо мне, плачет синица:

– А ты? А ты? А ты?

Пробуя голос, луна перебирает струны проводов. Мороз скручивает их ниже на тон. Мало ли что, – на первый раз пусть даже так. А то сорвётся с ноты луна, насмеются над нею свиристели, хотя и сами поют, будто полощут горло родниковой водой.

Рыбий клей

Пятница. Библиотека. Широкий подоконник с плотной чешуёй разложенных на нём книг, а ты как в тумане – не знаешь, какую взять. Обложки стёрты, облуплены, ссыпаются крошками, шелушатся, словно кора сосны, подчас, даже невозможно прочесть название полностью. Пролистываешь одну, другую и хватаешь с жадностию ту, которая сама уж вцепилась в тебя колючками коготков, как новорождённый котёнок.

вернуться

19

зачесать

полную версию книги