- Я знаю короткий путь.
- Вверяю себя вашей чести, сударь, - фыркнула я – и внутреннему компасу.
- О, этот не подведет, - заверили меня.
Вы когда-нибудь ходили по мягкой земле на каблуках? Удовольствие неописуемое. Да еще не видно даже собственных рук, не говоря о ногах… Когда я споткнулась в третий раз, Виталий поймал меня за руку и притормозил:
- Полина, вы плохо видите в темноте?
- Я в ней вообще никак не вижу, - созналась я, - полгода назад сделала операцию по коррекции зрения, очки больше не нужны. Но с куриной слепотой это не сработало.
- Надо было сказать, - буркнул он, - вот за что люблю самостоятельных женщин, так это за вашу непоколебимую веру в то, что мужчина: во-первых, сам догадается, во-вторых, успеет вовремя, и, в-третьих, обязательно и непременно искренне признает, что вы бы и без него прекрасно справились…
Я засмеялась, а он вдруг подхватил меня на руки и понес, легонько прижимая, перепрыгивая в темноте через какие-то невидимые препятствия и словно совсем не чувствуя тяжести.
- Эй! – позвала я, все еще хихикая, - поставьте ребенка на планету! Я пятьдесят три килограмма вешу, надорветесь, уважаемый.
- Я два года бегал с таким весом за спиной, - он еще ухитрился на ходу плечами пожать, - Полин, расслабься. Никто не увидит, здесь темно как в гробу. Дай мне получить от этой сволочной жизни хоть какое-то удовольствие. Знаешь, сколько лет я женщин на руках не носил?
- Ты хочешь об этом поговорить? – вкрадчиво шепнула я.
Теперь засмеялся он.
На террасе основной свет был погашен, но одинокий фонарь над входом давал надежду, что мы не нырнем в бассейн. Остатки пиршества прибрала расторопная прислуга.
- Жди здесь, - скомандовал Виталий и бесшумно растворился в темноте дома. Я опустилась в шезлонг.
Не было его минут семь, не больше. Соскучиться не успела.
- Привет! – низкий шепоток прямо в ухо заставил вздрогнуть, - коньяк, «Курвуазье», пятилетний. Держи бокалы.
- Хороши гости, хозяйский бар обнесли, - посетовала я, принимая два пузатых бокала.
- Пить вредно! – изрек Виталий, - так что мы их просто спасаем.
- Чип и Дейл спешат на помощь, - кивнула я, - Спасатели – вперед! Ты штопор-то прихватил?
- Зачем? – удивился он, подмигнул, поставил ботл на столик, придержал… взглянул на меня. И - ребром ладони срубил горлышко. Дребезжа по каменному полу, оно улетело куда-то под кресло.
- И головой разбить можешь? – спросила я, принимая протянутый мне бокал.
- Пятилетний коньяк? Не, Пол, не смогу. Жаба не подпишет.
- ВДВ?
- Морская пехота. Где мы – там победа, - довольно сощурился Виталий.
Коньяк оказался прозрачным, насыщенного медового цвета. Я долго грела его в руках, прежде чем приступить к дегустации.
Виталий делал то же самое, мы оба сосредоточенно молчали. И поэтому услышали…
В тишине ночи негромко, но отчетливо прозвучал женский стон.
- Помирились, значит, - прокомментировал Виталий.
- Так ведь это хорошо, - сказала я, - Люди счастливы.
Он посмотрел на меня в упор, словно пытался что-то прочитать на лице. Не прочитал и поэтому спросил прямо:
- Тебе не обидно?
- Не обидно – что?
- Что тебя пытались использовать. Для мести или для манипуляции.
- Нет, - ответила я. Глотнула коньяк и добавила, - Вот если бы использовали, было бы обидно.
Стон прозвучал еще раз, громче, отчетливей. И оборвался с удовлетворенным горловым смехом.
- Даже завидно, - хмыкнул Виталий.
- Завидуй молча, - посоветовала я.
- Рад бы. Не получается.
Я прикрыла глаза и откинулась в шезлонге.
- Расскажи о себе, - попросила я, - Стася говорила, что, в отличие от Олега, который вообще неизвестно откуда взялся, ты – местный, коренной и даже из военной аристократии. Это так?
Мужчина с усмешкой мотнул головой.
- Ох уж эта Стася. Да, папа – генерал, мама – дочь офицера. Никаких дальних гарнизонов, служба в Москве.