- Поли-ина, - протянула мелкая в драных джинсах. От нее ощутимо пахло потом, хотя в камере было совсем не жарко. – А вот интере-е-сно, как это ты в отказ ушла?
- Ну что тут может быть интересного, Свет, - попыталась отмотаться я, - один человек спрашивает – второй не отвечает. Тоже мне «Секрет Тропиканки».
- Ну, это смотря, как спрашивают, - она придвинулась ко мне, нагло вторгаясь в личное пространство, - когда хорошо спрашивают, никто не молчит.
- Хорошо – это как? – равнодушно поинтересовалась я.
- Хорошо – это правильно, - с апломбом заявило это драное чудо, - вот возьмут ручку, да начнут пальчики взад отгибать и ногти плющить – и сразу никаких отказов. Сразу все и на все согласны.
- Не все, - так же равнодушно возразила я, - белорусские партизаны в гестаповских застенках в глухой отказ уходили.
- Ты издеваешься? – взвизгнула она, - Или прикалываешься? – Переход к истерике был мгновенным. Голос резанул по ушам, как будто кто-то, совсем рядом, провел по стеклу железом.
Надо отдать ей должное, Светка заставила меня повернуть голову и встретится взглядом с ее темно-зелеными глазами. Неестественного блеска нет, белок не красный, зрачок не сужен и не расширен. Ни фига она не наркоша. Тогда кто? Просто истеричка? Рискнуть?
Ой, не люблю я таких вещей, да еще без подготовки… Только выхода нет. Скоро на допрос дернут, и если я немедленно не перетяну хотя бы одну их девчонок на свою сторону, мне тут, пока я с Машлыганом беседую, в матрац засунут пять граммов героина – и готова статья, можно расслабиться и сидеть дальше.
Медленно и спокойно, не разрывая зрительный контакт, я подняла руки, взяла ее за худые плечи и, почти не прилагая усилий, отодвинула от себя.
- Ты сама выбери, хорошо? Мне лень.
- Ах ты, сучка, полицейская подсадка, - она вывернулась так внезапно, что я не успела ее удержать, и вцепилась когтями в глаза… Вернее, попыталась – в глаза.
Вот что делать с такими дурами? И калечить-то нельзя, ей ведь еще жить, идиотке!
Наклонила голову, уклоняясь от ободранного маникюра и снизу, кулаком, саданула в челюсть. Вроде не слишком крепко. Громкий вопль просигналил, что все по плану – язык она прикусила. Дальше все просто: схватить за руку, прижатую к лицу, дернуть на себя и вывернуть кисть. Взять на болевой. На это сил не нужно, только навык, а уж его Кирилл попытался вписать в мои мышцы намертво, как татуировку в кожу. Ну, молодец. Все у него получилось.
Тишина в коридоре, дверь так и не открылась, дежурный спит. Значит, у Машлыгана тоже все идет по плану. Драку в камере он срежиссировал. Что же ему, все-таки, нужно, собаке серой? Немировичу, блин, Данченко?
- Кива! – взвыло это недоразумение, - врев фуке полифейфкой!
В камере стало темно.
Нет. Это большое, плотное тело загородило лампу. А заодно – камеру видеонаблюдения. Сейчас – что бы она не сделала, все равно будет считаться, что я с лестницы упала, доказательств-то нет.
Она нависала надо мной, как глыба. Никогда не представляла, что бывают такие огромные женщины. Метр девяносто, а то и побольше. Плечевой пояс как у борца. Живот… А нет живота – сплошные мышцы.
Я самоуверенно считала, что смогу за себя постоять. Но вот увидишь такой экземпляр, и как-то сразу доходит, что вся твоя армейская рукопашка - фигня на постном масле. Нерафинированном. Она дунет – меня снесет. Вместе со стенкой.
Светка причитала что-то невразумительное прикушенным языком. Я молчала, инстинктивно нащупывая правильную линию поведения. Кира просто молчала. Ей не нужно было что-то делать, чтобы доминировать. Она и так была царицей горы. Кто-то хотел оспорить титул? Точно - не я. Я жить хочу!
- Заткнись, - бросила Кира. И сразу стало тихо, словно и нет на свете никакой Светки. Мне дико захотелось посмотреть, она там не в обмороке? Но отвести глаза я не решилась. А женщина-гора разглядывала меня спокойно, обстоятельно, не торопясь. Будто не было силы, способной ей помешать. И, закончив, наконец, разомкнула губы:
- Мне расскажешь, кто такая.
Это была не просьба. И даже не приказ – просто констатация факта. Расскажешь, куда ты денешься с подводной лодки.