"Бах" раздалось неожиданно. Нас с Синичкиной бросило вперед и сразу же все кончилось.
***
...Райские ощущения были совсем ничего. Голова, правда, немного побаливала (наверное, от резкой перемены климата) и перед глазами все расплывалось. И потому личная гурия показалась мне странной. Она гладила меня своими шелковыми ладошками, целовала в лоб, в прикрытые глаза и потом делала что-то приятное внизу. И я, вконец покоренный ее действиями, протянул руку, чтобы прикоснуться к телу небесной жительницы, но не смог достичь цели - резкая боль в груди заставила меня широко раскрыть глаза и приподнять голову.
И знаете, что я увидел? Не гурию, а подозрительную одутловатую женщину. В руке у нее была иголка с белой, испачканной кровью ниткой. Всё - и положение ее тела, и положение швейного приспособления и особое выражение в устремленных на меня глазах, говорило, что она, эта небесная белошвейка, что-то зашивает (или пришивает!!?) там, у меня между ног. Следующий, более внимательный взгляд на операционное поле меня успокоил. Всё, без чего я никак не мог обойтись даже на небесах, было на месте.
С трудом сфокусировав глаза на лице девушки с иголкой, я понял, что никакая это не гурия, а Анастасия, Анастасия с заплывшим глазом и вся в кровоподтеках.
- Нет, мы не умерли... - одним глазом прочитала Синичкина мои мысли. Вертолет в расщелину влетел. Я об тебя ударилась и потому сознания не потеряла...
- Ну и дела... Врала, значит, насчет того, что можешь будущее предугадывать?
- Почему врала? - искренне удивилась девушка. - Ты чем-нибудь недоволен? Ты жив, здоров, враги твои мертвы, Кумарх в двух шагах...
Мне стало не по себе. Головой ударилась, понятно. "Ты чем-нибудь недоволен?" - спрашивает. С синяком на пол лица. В вертолете, врубившемся в скалу. С тремя трупами в кабине.
- А что со мной? - поинтересовался я, вообразив мертвых вертолетчиков. Зияющие раны. Выпученные глаза. Лужи крови на полу кабины...
- Открытых переломов вроде нет. Штаны, правда, по шву разошлись. Весь срам был наружу. Давай, я тебя пощупаю...
- Пощупай, пощупай, - сказал я, скептически разглядывая травматический "макияж" девушки.
Осмотр показал, что у меня ушиблено два ребра, а также правое колено и левое плечо. После констатации Синичкиной этих фактов, мы поменялись ролями и минут через пятнадцать обстоятельных мануальных исследований я выяснил, что никаких переломов ягодиц, животика и молочных желез у девушки нет и в помине. В течение всего обследования Анастасия лежала спокойно: видимо, была уверена, что в ближайшие несколько недель вряд ли сможет привлечь внимание даже крайне неразборчивого мужчины.
Но Синичкина ошибалась: о нескольких неделях вынужденного воздержания я думал, проверяя на целостность ее нижнюю челюсть и заплывший глаз. Когда же принялся тестировать бедренные и тазобедренные кости девушки, эти несколько недель съежились до нескольких суток (кстати, правильно говорят: если в одном месте что-то уменьшается, то в другом увеличивается). Закончив осмотр, я некоторое время приходил в себя от нахлынувших чувств, затем решил установить, что же все-таки случилось с вертолетом.
Через пять минут я знал, что мы выжили чудом: наш вертолет влетел в узкую, метра три, расщелину в скалах и в ней застрял. Покопавшись в памяти, я вспомнил эту глубокую расщелину - в 74-ом году наносил ее на геологическую карту масштаба 1:10000. Она представляла собой фрагмент сместителя крупного разрывного нарушения, отпрепарированного природными водами...
Кое-как открыв люк в полу салона, я увидел, что спрыгнуть вниз нам с Синичкиной не удастся. Вернее, спрыгнуть с восьмиметровой высоты, конечно, было можно, ведь спрыгнуть можно и с Останкинской башни, но вот приземлиться без существенных телесных повреждений мы едва ли смогли бы. И я принялся искать полиспаст, чтобы использовать его канаты для спуска. Но его на борту не оказалось.
- Придется шмотки и одежду на веревки рвать, - сказал я, озабоченно разглядывая блузку и джинсы Анастасии.
- У нас палатка есть, забыл? Ее растяжек хватит, чтобы спуститься с пятиэтажного дома, - ответила она, снисходительно улыбаясь. И тут же принялась развязывать рюкзак.
Веревок набралось больше десяти метров.
- А с пилотами что будем делать? - поинтересовалась Синичкина, наблюдая, как я их связываю. - Здесь оставим? Или зароем где-нибудь? Чтобы следы запутать?
- Интересный, однако, вопрос... - задумался я. - Понимаешь, все это крушение в любом случае на нас спишут. Найдут вертолет, исследуют и придут к твердому убеждению, что мы его хотели угнать в Афган... О Петрухе с чабаном ведь никто не знает.
- Так что же делать? Ты узлов на веревке побольше навяжи, чтобы легче было спускаться.
- Не знаю. Попали мы с тобой в переплет. Благодаря тебе, кстати...
- Кстати, если бы не я, то ты сейчас отдыхал бы на леднике с тремя пулями в животе. Белый снег, кровь и ты, уткнувшийся мертвым лицом в голубое небо - вот что мне почудилось за секунду до того, как я тебя толкнула.
- Почудилось, и катастрофу устроила! - взвился я. - Опасный ты человек. Креститься чаще надо! Психопатка!
- Ну ладно, ладно! Раскипятился! Ты лучше скажи, что делать будем? спросила Анастасия и, увидев, что я задержал взгляд на ее синяке, уткнулась в карманное зеркальце.
- В принципе, как законопослушные граждане мы должны оставаться на месте аварии...
- А зачем? По всей вероятности "зайцы" - известные бандиты. Их найдут, и все на них спишут. Если мы попадем под следствие, а это месяц, не меньше, то друга твоего наверняка убьют.
- Это точно...
- Мне кажется, что надо просто исчезнуть. Пусть думают, что бандиты нас где-то высадили или выбросили.
- Ну-ну, - усмехнулся я. - Значит, мы спускаемся по веревке, а потом ее отвязываем, да?
- Ну да, - ответила Синичкина, чуть улыбнувшись. - Я морской узел такой знаю, если к концу его подвязать бечевку, моток у нас есть, Сережка положил, то, дернув за нее снизу, можно узел распустить.
- И откуда ты о таких любопытных вещах знаешь? Пиратствовала в молодости в антильских морях?
- Да нет. Я же дочь моряка. Смотри, как это делается.
***
Через десять минут мы были на земле. Еще через пять, тщательно уничтожив следы, ушли на правый водораздел Хаттанагуля.
Укромное место, с которого просматривался как Кумарх, так и место катастрофы, нашлось быстро. Палатку ставить не стали - ее могли заметить чабаны. По той же причине не стали разжигать костра. Поев в сухомятку, залегли спать в восьмом часу вечера.
Наутро 29 июля, часов в десять, прилетел вертолет, тоже Ми-8, покрутился над местом аварии, затем, выпустив веревочную лестницу, завис над своим искореженным собратом... К середине дня погибшие вертолетчики были извлечены из своей машины. К этому же времени нашлись трупы Петрухи и чабана. Улетел поисковый вертолет уже под вечер.
5. Сексуальные фантазии и ностальгические реминисценции. - Похоже, они
кого-то грабят. - Внутренний голос рекомендует смыться.
Ночевать мы решили в устье Хаттанагуля. Во-первых, потому, что глупо было в сумерках идти к штольне, рядом с которой мог обретаться Баклажан, во вторых, мне очень хотелось провести ночь на месте, где четверть века назад стоял лагерь поискового отряда, лагерь, в который я пришел со студенческой скамьи.
Поставив в укромном месте палатку, мы перекусили консервами и, усевшись на берегу реки на теплых еще от солнца камнях, принялись молчать. Палатку в принципе можно было не ставить, июль все-таки. Но я надеялся, что ночью или под утро Синичкину одолеет ночная прохлада и, может быть, даже сексуальные фантазии (вот была бы удача!) и она импульсивно придвинет ко мне свое горячее тело. Но ее глаза, постоянно убегавшие от меня, глаза полные тяжелых мыслей, говорили мне, что такой исход ночи (пылкие объятия счастливых тел, бесконечное упоение бросившихся навстречу одиноких сердец, и, наконец, апофеозный крик дуэтом, крик, пронзающий ночь от края до края) скорее всего весьма и весьма маловероятен.