...Кончать с Ольгой... Черт, уже месяц стараемся, точно по часам, раз в сутки... Не курю, почти не пью (если не считать последние из ряда вон выходящие двенадцать часов), не нервничаю, музыку прекрасную слушаем, а ничего не получается. Это всегда так. Стоит себе сказать: "Все, никаких детей, никакого больше потомства", так сразу и залет. В самое неудобное время. А тут стараемся, стараемся, а все без толку. Кстати, два дня пропустили из-за моей поездки в Старый Оскол... Теперь опять целый месяц придется по графику спать... И все из-за того, что решили мальчика завести... Чтобы не разводиться. Давно уже не любим друг друга... Не любим, как прежде. Но привыкли, да и семья - есть семья. Ленка любит нас обоих. И решили еще родить. Так многие делают. Рожают детей, чтобы забыть о себе.
...А Сом, всучивший мне этот алмаз, никогда не был женат. Ему и не нужно было. Он пил.
Сом... Сашка Никитин. Знаменитость нашего факультета. Никто не говорил "красив, как Кивелиди", "терпится, как Черный", пронырлив, как Таиров", трахается, как Цветочкина", но все говорили "пьет как Сом". Даже Баламут не мог с ним соревноваться - как не старался, почти всегда оставался на ногах.
А Сом всегда напивался вдрызг. Университет-то кончил, дополз до диплома, а с работой туго было. Гнали отовсюду. В 78-ом, в Душанбе, пришел ко мне зимой в камералку <Камералка - помещение, в котором обрабатываются полевые материалы. Также подобного рода работы.> на Красных Партизан:
- Слышь, Черный, возьми хоть техником-геологом на сто тридцать, нигде больше не берут. Сижу, понимаешь, на маминой шее... Полы из-за меня моет в двух местах.
Жалко стало - такой потерянный, такой одинокий, никому не нужный. А глаза какие... Печальные, безнадежно-пустые... Как у рыбы на берегу. Сом он и есть Сом.
- Ладно, возьму... - решился я. - Только завтра с утра трезвый, слышишь, намертво трезвый приходи!
- Заметано, - обрадовался Сом и ушел, осторожненько притворив за собою дверь.
Утром он пришел. Я еще план опробования пятой штольни чертил. Конечно, пьяный. Ну, не пьяный, а под изрядным хмельком. И румяный от счастья, аж рот до ушей.
- Я же говорил, чтобы трезвым приходил!!! - разозлился я, чуть карандаш под ноги ему не бросил.
- Ну, дык похмелился чуток...
- Завтра придешь, - взял я себя в руки. - Трезвым в доску. А сейчас свободен.
Трезвым он пришел на третий день. Я отвел его к Валентину Ефименко, главному геологу партии. Он, оглядев Сома, скептически скривился, но заявление (с ехидным "Тебе с ним работать") завизировал.
Поднявшись на Кумарх (разведочный участок в северных отрогах Гиссарского хребта, на котором я имел честь пахать старшим геологом), Сом начал акклиматизироваться, то есть пить. Когда водка, тройной одеколон, а также зубной эликсир кончились, и он мало-помалу превратился в человека, я отправил его в Шахмансай участковым геологом на пятую штольню. Геологом, конечно, он был не очень, но развертки штрека и рассечки мог нарисовать вполне грамотно. И, главное, не кокетничал, то есть сам отбирал бороздовые пробы. А этот гражданский подвиг был для меня немаловажным - почти все рабочие-пробоотборщики числились у начальника партии в мертвых душах и прежний участковый геолог, питавший барское отвращение к зубилу и восьмикилограммовой кувалде принципиально оставлял некоторые забои <Забой поверхность, ограничивающая горную выработку и перемещающаяся в результате горных работ. Также примыкающее к нему пространство, в котором производятся такие работы.> не опробованными. За что втыкали, понятно, мне.
Сом проработал в моей партии полевой сезон и еще месяц. Как только началась городская камералка, он принялся пить каждый божий день. И, в конце концов, вылетел из партии - уволил его Ефименко по собственному желанию, уволил через неделю после того, как пьяный Сом на банкете по случаю годовщины пролетарской революции, по-видимому, не случайно, отправил ему локтем на колени только-только откупоренную бутылку "Столичной" и следом полбанки шпрот в масле. Сначала выпивку, значит, а потом закуску... К неописуемой радости собравшихся. Что-что, а выразить свое отношение к мухоморам Сом всегда умел.
И вот, три дня назад на адрес мамы, но на мое имя пришло письмо из Старого Оскола. Знакомая Сома по имени Анастасия Синичкина писала в нем, что Александр Иванович Никитин скончался от остановки сердца и завещал мне ее (!) и свои горные ботинки. Представляете - ее и свои ботинки! Я глазам не поверил. И еще она писала, что перед смертью Сашка сказал, что дурак я буду, если все это не возьму.
Сом был горький и потомственный пьяница, это так, но если он говорил "дурак ты будешь, если не ..." то всегда оказывался прав. И я, прервав ответственный процесс зачатия ребенка, уехал в Старый Оскол. Как не уехать, когда тебе какая-то Анастасия Синичкина завещана? Да и письмо странным было... Я не имею в виду содержания. Едва взял его в руки, так сразу чужим себе стал, как будто прикупил меня кто-то.
***
Квартира Сома находилась в старом, но чистеньком кирпичном доме на втором этаже. Дверь открыла более чем симпатичная стройная девушка лет двадцати пяти - двадцати семи. Увидев ее, я застыл в изумлении - воображение рисовало мне подругу Сома в виде испитой женщины неопределенного возраста с синяками всех стадий развития, с убийственным перегаром в лицо и убогим по содержанию матом.
А тут такое нежное создание... Мягкие русые волосы до плеч, пронзительные темно-карие очи, чувственные нежные губки бантиком, голубая открытая кофточка, пупочек исключительной красоты, маленькая алая родинка над правой грудью... Глаза, правда, очень уж взрослыми порою казались. В детских домах такие делают.
- Меня зовут Анастасией, - представилась девушка. - Саша Никитин снимал у меня комнату...
Я смотрел на нее, зачарованный, смотрел и думал: "Нет, все-таки восточная кровь во мне чувствуется - красивые женщины утюгом обжигают... Гарем не гарем, а три-четыре, ну, две любимые женщины были бы мне в самый раз. Ольга и эта Синичкина. Ну, как без такой вот женщины в биографии можно считать жизнь удавшейся?"
Анастасия прочитала мои мысли. Прочитала и улыбнулась, как улыбаются истинные женщины понравившемуся мужчине. И ввела меня в чистенькую квартирку, показала ее, в том числе и спальню, в коей я почему-то начал сбивчиво рассказывать, чем мы с Ольгой, то есть с законной женой, в последнее время занимаемся.
Нет, далеко мне, конечно, до агента национальной безопасности, не говоря уж о Джеймсе Бонде. Они на моем месте затылок бы не чесали. Сгребли бы девушку в охапку и в кровать!
Закончили мы экскурсию на кухне у обеденного стола. На краешке его, на сложенной вчетверо газете "Комсомольская правда", стояли трикони <Крепкие горные ботинки, к подошвам которых прикреплено винтами или скобами полтора десятка собственно триконей - железных накладок с шипами.>.
- Это вам, - улыбаясь, указала на них хозяйка.
- Сейчас я себе кажусь идиотом, вам, наверное, тоже? - пробормотал я, взяв в руки правый ботинок.
- Да как вам сказать... - протянула девушка. - Все зависит от дальнейших ваших поступков. Там пиво в холодильнике, будете?
И, поискав что-то в моих глазах, спросила, чуть ли не со слезой в голосе:
- А меня вы возьмете? Александр сказал, что вы не оставите меня одну одинешеньку. Говорил, что вы человек серьезный и что на вас можно положиться
Я смутился, забегал глазами по комнате, увидел холодильник, полез в него, вынул пиво (Очаковское, классическое, с простецким мужиком на этикетке) и с двумя бутылками устроился за столом. Отодвинув к стене газету с отдыхающими на ней ботинками, Анастасия достала из шкафчика высокую пивную кружку, протерла чистым полотенчиком и поставила передо мной. Я наполнил ее, пригубил, отставил в сторону и спросил, прямо взглянув в глаза: