И надо же было такому случится, что именно мы с друзьями - Баламутом, Сергеем Кивелиди, Бельмондо и Ольгой - смогли пленить главаря террористов в его же логове, пленить за несколько минут до назначенной нам казни посредством водружения на остро заточенные колья! Наверное, мы не стали бы ввязываться в эту историю (кому охота иметь дело с человеком, перед которым сам Басаев чувствовал себя шаловливым мальчишкой?), не стали бы, точно, если бы не чувствовали своей вины - ведь именно из-за нашей халатности не были уничтожены научные материалы, попавшие в руки Али-Бабая. И мы пленили его, и не только пленили, но и заставили нам подчиняться... На биохимическом уровне. То есть зомбировали.
Утонченный читатель, наверное, усмехнулся с некоторой грустью в уме опять красноглазые зомби, безжалостные мусульманские террористы, горсточка "героев", побеждающих армию головорезов... Да опять зомби... А что сделаешь, если они кругом? Они, отстаивая интересы своих хозяев организуют экстремистские партии, они выходят с палками на демонстрации, они убивают иноверцев и инакомыслящих, они с телеэкранов и страниц газет проникновенно убеждают нас, что господин имярек вовсе не жулик, нагло обокравший всю страну, а добропорядочный гражданин Вселенной. Да, перечисленные зомби, так сказать, "естественные", то есть обработанные словами, преимущественно теми, которые напечатаны на денежных купюрах различного достоинства, но есть среди них и обработанные химическими препаратами. Их вы легко узнаете по холодным остановившимся глазам, по профессиональной скупости движений; они убивают наших детей, они убивают наши надежды, они среди нас и они происходят из нас...
А что касается горсточки "героев"... Если бы видели, как изготавливают зомберов, как вкалывают им в мозги, в позвоночник, в сердце соответствующие препараты, и с какой легкостью потом они делают то, что нужно хозяину... Мы видели, нам самим вкалывали. И мы подчинялись, и мы убивали... Но спаслись и не могли не пойти против них...
Мы заставили Али-Бабая нам подчиниться. И он отозвал своих зомберов из столицы Таджикистана и заставил их заняться мирным трудом. Они начали строить в горах дороги, заселили заброшенные кишлаки Ягнобской долины. По прибытии на Кумарх, я не стал рассказывать о них Синичкиной, не хотел пугать, боялся (вот дурак!) что она со страху покинет меня, а я ведь так привык к ней. И вот теперь, она лежит в сточной канаве под ногами бывшего (бывшего?) зомбера...
К моему несказанному удивлению Али-Бабай улыбнулся, улыбка у него получилась несколько зловещей, по крайней мере, мне она показалось зловещей - когда по твоему лицу бродит пара красных глаз, все выглядит в несколько ином свете. Решив на всякий случай двинуть его в живот посильнее, я отвел правую руку назад, но ударить не успел - земля под ногами заколебалась.
- Землетрясение! Это землетрясение! - вскричал я и, забыв и об арабе и о Синичкиной, забегал глазами по кровле штрека.
К счастью каменистые своды на гнев Плутона никак не отреагировали. А вот с устья штольни раздался приглушенный расстоянием грохот, который мог означать только одно - устье штольни обрушилось.
После того, как толчки прекратились, я решил бежать к выходу, чтобы убедиться в своем предположении, но джентльмен во мне победил мое хоть не досужее, но любопытство и я, отстранив Али-Бабая, поднял на ноги понемногу приходящую в себя Синичкину. Она, мокрая с ног до головы, синяя от холода, не могла отвести от зомбера испуганных глаз. Пожалев девушку, я обернулся к арабу и сказал:
- Вали отсюда!
- What you said <Что вы сказали? (англ.).>? - подобострастно глядя на меня снизу вверх, спросил почти не говоривший по-русски Али-Бабай.
- Move! - зарычал я по-английски, вспомнив, что именно так голливудские персонажи прогоняют с глаз долой сломленных противников и шестерок.
Зомбер закивал головой и удалился из штрека. Проводив его озадаченным взглядом (как же, ожидал от него пакостей, а он повел себя как понятливая кошка), я вновь занялся Анастасией.
- Переодеть тебя надо, простынешь, - сказал я, начав сгонять ладонью воду из свитера девушки.
- А... а что... там... на устье штольни... случилось? - спросила она, икая.
В полумраке подземелья ее синяков было не видно.
- Это ты меня спрашиваешь? Ты, предугадывающая будущее?
- Ничего я не пред... пред... угадываю, - захныкала Синичкина. - Я обманывала тебя. Так что там слу.. случилось?
- А то, что переодеваться тебе в принципе не нужно, - не смог я удержаться от обычной для меня прямолинейности.
- П..п..почему?
- Завалило нас. Эти охломоны-дровосеки из кишлаков раскрепили устье, вот оно и съехало от подземного толчка. Так что выбирай...
- Что выбирай?
- Медленную смерть от голода или скоропостижную от простуды...
- Мы выберемся... обязательно выберемся - заканючила Синичкина, снимая с моей помощью свитер.
- Ничего у тебя животик! - поджав губы, отдал я должное тому, что приковало бы взгляд любого мужчины. - Бюстгальтер тоже снимай. Ты знаешь, мне кажется, что нам с тобой надо от голода умирать...
- Почему-у?.
- Человек примерно два месяца может обходиться без еды. И мы с тобой целых два месяца сможем наслаждаться обществом друг друга.
- Маньяк! - сверкнула заплаканными глазами Анастасия.
- Да ты же сама хотела, чтобы любовь наша проистекала как-то не банально, как-то по-особому незабываемо? Вот, накаркала, а теперь увильнуть хочешь? - сказал я и, подражая Марку Бернесу, запел: "Ты - любовь моя последняя, мой мотив..."
Мое певческое мастерство Синичкина оценивать не стала, она раскрыла ротик и с изумлением посмотрела мне за плечо. Обернувшись, я увидел Али-Бабая, смиренно стоявшего в устье штрека. На согнутых его руках покоились стеганые синие ватник и штаны (совершенно новые, с бирками швейной фабрики, повисшими на ниточках и вертящимися туда-сюда от токов воздуха), на них лежали вложенные друг в друга и также совершенно новенькие резиновые сапоги примерно 43-го размера.
А знаете, что лежало на сапогах? В жизнь не угадаете! На них лежали три пары теплых войлочных стелек! Ровно столько, чтобы хотя бы по вертикали уменьшить размер сапог до размеров изящных ножек Анастасии! Клянусь, именно в этот момент в моем сердце зажглось теплое чувство к этому человеку с трудной экстремистской судьбой. Ведь я паясничал перед Синичкиной не только из-за того, чтобы не думать о возможных последствиях землетрясения, но с целью хоть на минуту оттянуть момент джентльменской передачи продрогшей девушке моей куртки, моего теплого свитера, моих таких удобных брюк и сапог... Паясничал, представляя, как мне придется бегать по стволу шахты взад-вперед в попытке хоть как-то согреться. А тут этот "гном" с щедрыми дарами. Ну, как его не полюбить?
Как только Анастасия сменила одежду, я отправил ее разбираться с Веретенниковым и его сокамерниками, а сам пошел к устью штольни. Али-Бабай, не раздумывая, направился за мной. Всмотревшись в лицо подземного араба, я нашел, что оно выглядят вполне миролюбиво и, дружески похлопав по плечу, отправил вслед за девушкой - внутренний голос говорил мне, что не стоит оставлять ее наедине с Баклажаном и его людьми.
Шел я, насвистывая "Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь" - второе за короткое время "свидание" с прелестями Синичкиной сделало мое настроение прекрасным. Но через десять минут от него ровным счетом ничего не осталось: мне стало предельно ясно, от чего умрут все пленники этой злосчастной штольни, все, включая меня. Не от голода и холода, не от недостатка кислорода, мы даже не перестреляем друг друга, мы утонем! Да, мы утонем! Это я понял, увидев, что рудничные воды не уходят из горной выработки, а скапливаются перед завалом.