Тогда я не догадался. И только позже понял: хотя никогда не было человека-козла, жили тем не менее люди, послужившие прообразом бога похоти. Что касается Пана, вышедшего из машины… Он недолго оставался на сцене и кинулся к людям, смеясь, размахивая руками и вскидывая копыта.
— Великий Пан жив! — закричал он, схватил Милиан, годичную жену Дивуда Архивариуса, и унес ее в заросли.
— Он делает мне честь, — сказал Дивуд, годичный муж Милиан.
Леор принес нам Гектора и Ахиллеса, Орфея, Персея, Локи и Авессалома. Он принес Медею, Кассандру, Эдипа. Он вызвал Тота, Минотавра, Шиву и Пандору, Приама, Астарту, Диану, Дионисия. День прошел, сверкающие луны плавали в небе, а Леор продолжал трудиться. Он дал нам Клитемнестру и Агамемнона, Елену и Менелая, Изиду и Озириса. Он дал нам Ваала. Он дал нам Самсона. Он дал нам Кришну. Он пробудил Кецалькоатля, Адониса, Пта, Кали, Тора, Язона.
Создания мифов переполнили сцену и вылились на равнину. Они смешались друг с другом: заклятые враги обменивались сплетнями, старые друзья жали руки, члены одного пантеона обнимались или искоса поглядывали на соперников. Они смешались с нами — герои выбирали женщин, чудовища старались казаться менее чудовищными, боги жаждали поклонения.
Пожалуй, этого было достаточно. Но Леор не останавливался. То был его звездный час.
Из машины вышли Каин и Авель, Орест и Пилад, Ионафан и Давид. Из машины вышли фурии, гарпии, плеяды, парки, норны. Леор был романтиком и не знал границ.
Но чудеса приедаются. Рог изобилия был далек от истощения, а люди уже поднимались в небо и улетали домой. Друзья Леора остались, разумеется, но и мы были пресыщены этими фантазиями.
Белобородый старик с густым нимбом человечности вышел из машины, держа в руке изящную металлическую трубу.
— Это Галилей, — объявил Леор.
— Кто он? — спросил меня прокуратор Плутона, потому что уставший Леор перестал представлять вызванных.
Пришлось затребовать информацию в справочной машине Дворца человека.
— Древний бог науки, — сказал я прокуратору. — Ему приписывается открытие звезд.
А Леор с новым вдохновением призывал богов науки: Ньютона и Эйнштейна, Гиппократа, Коперника и Оппенгеймера. С некоторыми из них мы встречались раньше, в те дни, когда вызывали великих людей седой старины. Но теперь, пройдя через руки мифотворцев, они предстали в новом обличье. Они бродили среди нас, предлагая исцелить, научить, объяснить. Куда до них настоящим Ньютону, Эйнштейну и Копернику! Светлые челом, исполинского роста, с пронизывающим взглядом.
— Авраам Линкольн. — Леор вызвал высокого бородатого мужчину с окровавленной головой.
— Древний бог независимости, — пояснил я прокуратору.
Затем из машины вышел приятный молодой человек с ослепительной улыбкой. Его голова тоже была окровавлена.
— Джон Кеннеди, — объявил Леор.
— Древний бог юности и весны. Символ смены сезонов, победы лета над зимой.
— Но такой уже есть — Озирис, — возразил прокуратор, — Почему два?
— Их гораздо больше: Балдур, Таммуз, Митра…
— Зачем так много?
Леор сказал:
— Теперь хватит.
Боги и герои были среди нас. Наступило время пиров, гуляний и брожения.
Медея сошлась с Язоном, Агамемнон помирился с Клитемнестрой, Тезей и Минотавр делили одно жилище. Другие предпочитали общество людей. Я побеседовал с Джоном Кеннеди, последним мифом, вышедшим из машины. Как и первого — Адама, — его грызло беспокойство.
— Я существовал на самом деле. Я жил. Я входил в число первых.
— Ты стал мифом. Ты жил, и умер, и в своей смерти был преображен и канонизирован.
Он улыбнулся.
— В Озириса? В Балдура? В них перестали верить за тысячу лет до моего рождения.
— Для меня, — сказал я, — ты, Озирис и Балдур — современники. Вы все вышли из седой старины, из незапамятных времен.
— И я — последний миф, которого вы выпустили из машины?
— Да.
— Почему? Разве люди перестали творить легенды после двадцатого века?
— Надо спросить Леора. Но мне кажется, что ты прав. Мы утратили нужду в мифах. Миновав эпоху бед и потрясений, мы вошли в эру рая. Зачем нам возвеличивать героев?
Он посмотрел на меня странно.
— Вы верите в это? Верите, что живете в раю? Что люди стали богами?