Ушел он недалеко. Из-за угла дома навстречу нам Снегуркой в белой пуховой шали вальяжно выплыла румяная Лизавета:
– А что это вы тут делаете?
– У меня опять беда, – объяснила я. – Даже две беды…
– Дураки и дороги?
– Нет, это наши общенародные проблемы, а у меня особые – со столбами. Обрушены те, что для сушки белья, и обезглавлен второй истукан!
– Это ворюга так разбушевался?!
Мы с Митяем переглянулись. Мысль о том, что в обрушении бельевых столбов виноват похититель деревянных голов, в наши собственные головы не приходила.
– Да нет же, зачем ему это? – с сомнением молвила я.
– Запутать, дезориентировать, напугать! Грохотали же небось столбы эти, падая? – Лизка дожимала версию.
– Так, все, Ляся идет в дом, а мы – к себе.
Митяй попытался подцепить супругу-фантазерку под локоток, но она ловко вывернулась:
– Я с Алисой останусь, ей необходима моральная поддержка!
– А моим столбам – физическая, – напомнила я. – Митяй, звони уже Бурякову.
– Звоню, – согласился братец и полез в карман за сотовым.
– Погоди, ответь-ка, пока я опять не забыла, – остановила его Лизка. – Не случалось ли в последнее время в Пеструхине других странных краж?
– А что считать странной кражей? – философски вопросил участковый. – Вот у деда Селиванова самогонный аппарат сперли, и он, бедолага, мается теперь, писать ему заявление или не нарываться. У Галки Петровой с коровы Зорьки колокольчик медный сняли, у тетки Федоры Васильченковой прямо с подоконника лекарственное растение умыкнули, а она это алоэ чуть ли не всю свою жизнь растила…
– Стоп! – Лизка выставила ладошку. – Уточняю запрос: не случалось ли в деревне странных серийных краж?
– Как не случаться, у нас в Пеструхине, как в Греции, – все есть, – похвастался участковый. – К примеру, у богатея из новеньких, Фролов его фамилия, со стройки дома на Поле Чудес стальные листы прут без устали, уже с полдюжины утащили. А кто, как – непонятно. По одному, по два тырят, они же тяжелые…
– Смотри-ка, совсем как у тебя, Алиска! Чурбановы головы тоже тяжеленные, и прут их поштучно! – обрадовалась ситуативному сходству подружка.
– Да нет, Лизок, у Фролова сторожа и собаки, вокруг участка забор трехметровый, а у Ляськи натуральный проходной двор, так что ничего общего. Хотя… – Митяй задумался. – Там ведь тоже крадут аккурат перед снегопадами, как будто знают их точное расписание… Вот откуда бы?
– Это как раз понятно: от дяди Бори с метеостанции, – уверенно сказала я, потому что и сама уже давно не пользуюсь прогнозами разных там гисметео и прочих не внушающих доверия интернет-ресурсов. – У него вся деревня информацию о погоде получает, дядя Боря – это вам не метеорологи из анекдотов, он никогда не ошибается.
– Чай, не Мерлин, – кивнул Митяй, уместно вспомнив персонажа Стругацких, произведениями которых мы оба зачитывались в детстве. И тут же оглянулся на Лизку, чтобы похвастаться: – Ты, кстати, знаешь, что дядя Боря Петров нам родственник? Он мамкин троюродный брат.
– Ой, да кому только тот дядя Боря не родственник, – фыркнула Лизка, показав, что все она знает. – У него три жены было, нынешняя четвертая, и от каждой дети! И на что он, бедняга, живет, если всем алименты выплачивает?
– А вы, Лизавета Николавна, быстро адаптируетесь, вот уже и сплетничаете, как деревенская бабка, – уколола я подружку, слегка обидевшись за дядю Борю.
Он ведь не только наш родственник, но и просто хороший человек. Добродушный, безотказный. Ну и что, что у него уже три жены было и с четвертой он, по слухам, тоже разводится? Всем своим детям и женам дядя Боря помогает, как может. А со мной всегда здоровается, останавливается поболтать и непременно спрашивает, не нужно ли чего. Мы специально-то не встречаемся, но иногда сталкиваемся в местном Большом Каньоне – через него и наши с Буряковыми огороды пролегает самый короткий путь на метеостанцию и к часовне, от которой много автобусов в город.
– Не мерзните тут, идите уже в дом! – Митяй подтолкнул женушку на ступени крыльца и заспешил к калитке, на ходу тиская виртуальные клавиши мобильника.
– Семену звонит, – объяснила мне Лизка очевидное и скрылась в сенях.
Я поднялась за ней, мы вместе собрали с пола валяющиеся там сырые тряпки, снова затолкали их в стиралку, съели по творожному сырку, выпили чаю, и Лизка спросила:
– Ну? Когда мы тронемся?
– Кто-то мог бы сказать, что мы и сейчас уже не в своем уме, – самокритично заметила я.
– Муо, – ехидно поддакнул из своего угла Шуруппак.