Книга начинается и заканчивается описанием и анализом совместного чаепития, и на всем протяжении книги не раз заходит речь о чае. Дело в том, что исследование Памелы Смит выполнено в манере (или лучше сказать в методике), называемой у нас «исторической антропологией науки». Это изучение быта ученых, их, так сказать, субкультуры и стереотипов поведения, и стремление выяснить, как эти условия отражаются на успехах науки.
Мне повезло. В свои аспирантские годы я, будучи одним из молодежных активистов, входил в круг молодежи, группировавшейся вокруг ректора Александра Даниловича Александрова, впоследствии академика. Мы бывали у него дома. Это было в 1960-е годы. Знал я и его сына Даню. С тех пор Даня вырос и стал исследователем истории науки, как раз в духе «исторической антропологии науки».
В 1994 году Даниил Александрович Александров, профессор Европейского университета, опубликовал пионерскую статью этого направления в «Вопросах истории естествознания и техники». Взяв термин у Арона Яковлевича Гуревича, развивавшего идеи французских историков культуры, он рассматривал роль литературных салонов XVIII–XIX веков, философских и научных кружков, меценатства и коллекционерства. В недавнем докладе в клубе «Контекст»[4] он развил эту идею применительно к бизнесу, обращая внимание на роль неформального общения при заключении важных сделок и союзов – например, в России роль совместных поездок в баню. За ним последовала Ирина Владимировна Тункина, заведующая Архивом РАН. Она опубликовала в 2002 году толстую историографическую книгу «Русская наука о классических древностях Юга России», в которой показала, как отражались на состоянии науки внутренние коллизии разных групп ученых – столичных и провинциальных, приближенных ко двору и захолустных, чиновных и непричастных к государственному аппарату, профессионалов и любителей, коренной национальности и эмигрантов и так далее
В Англии также с начала 1990-х годов и тоже под воздействием французских социологов и историков культуры (Фуко, Бурдье, Латура) сложилось похожее направление в историографии и науковедении, под несколько неудачным, дезориентирующим названием «география знаний». Имеется в виду место активизации научной мысли, будь то лаборатория, класс, буфет или экспедиция. Некоторые авторы уже высказали сомнение в том, что основные успехи науки рождаются в «незримых колледжах», охватывающих континенты, – так они только распространяются, а зарождение идей происходит в значительной части при непосредственном общении лицом к лицу, и часто в неформальной обстановке, когда мысли обмениваются и скрещиваются свободнее. Пабы, кофейни, клубы ученых, вечеринки, спортивные состязания и т. п. – вот о чем речь. При таком общении возникает очень важная для обмена научными идеями вещь – доверие.
Одна из работ о «науке как социальной практике» называется «Высокий чай у циклотрона» (Livingstone 1996). «Высоким чаем» называется в Англии вечернее чаепитие с плотными закусками.
Присланная мне книга 2009 года решает в этом ключе проблему успехов кембриджской археологии. Конечно, автор прекрасно понимает, что очень важны и другие условия – достойное финансирование, просторные помещения, высокий конкурс студентов, выдающиеся ученые в штате и т. п.
Но в начале Кембриджской археологии стоял Майлз Беркит, который не был ни оригинальным исследователем, ни серьезным лектором (больше уповал на анекдоты), не имел даже университетского образования вообще. Приверженный религии, он, преподавая эволюцию человека на археологическом материале, в 1920-е годы решал вот какую основную проблему: вдохнул ли Бог душу живу в человека в верхнем палеолите или раньше? Но, поработав с крупнейшими археологами мира (аббатом Брейлем, Обермайером, Картальяком), он знал материал, и студенты очень его любили – он приохочивал их к археологии и создал основу для дальнейшего развития. Спустя более полувека его бывшие студенты, ныне профессора, вспоминают не его наивные толкования, а его душевность, великолепную атмосферу его семинаров и не в последнюю очередь чай со свежей выпечкой, который подавала к столу его приветливая супруга, – Майлз был зажиточным человеком, и семинары проходили у него дома.
Следующий руководитель археологии в Кембридже Грэйм Кларк был ученым всемирной славы, новатором и автором замечательных книг, безусловно авторитетным лектором, но человеком холодным, сумрачным, малодоступным и язвительным. По выражению сморщенного лица его создавалось впечатление, что во рту его всегда лежал ломтик лимона. Я его помню очень любезным, он водил меня по Питерхаузу – древнейшему колледжу Кембриджа, показывал средневековые фолианты, но студенты держались поодаль. Студенты его боготворили и побаивались. На чай и к нему приглашались, но по особому поводу.