Дуэйн кинулся к креслу, схватил ее за локти и рывком поднял на ноги.
— Оливия, вы не должны так думать! Поверьте мне, вы ни в чем не виноваты. Вы… вы…
У него не было слов — небывалый, невероятный случай в его адвокатской практике. Тогда Дуэйн просто сделал то, о чем мечтал с первой минуты, как увидел Оливию. Поцеловал ее в губы.
О Блаженство! Блаженство с большой буквы. Какое удивительное, восхитительное, упоительное ощущение — держать ее в объятиях и целовать. Он мог бы провести так всю оставшуюся жизнь — не разжимая рук, не отрываясь от спелого плода ее рта. И — о чудо, о наслаждение! — она отвечает…
Оливия не просто отвечала — она буквально растворилась в неожиданном поцелуе, отдалась ему со всей страстью молодой, здоровой женщины, которая слишком долго была лишена любви. Голова ее кружилась, и, если бы Дуэйн не держал молодую женщину так крепко, она наверняка бы упала.
— О нет, еще… — прошептала Оливия, когда он, было, оторвался на мгновение, и его губы тут же вернулись на прежнее, — о такое сладостное, — место.
Оба уподобились двум путникам в пустыне, случайно набредшим на оазис. Пили и не могли напиться. Не в состоянии были заставить себя оторваться от источника живительной силы.
Ничто, увы, не бывает вечным. Поцелуй закончился, Оливия пришла в себя и попыталась отстраниться. Но Дуэйн не разжал объятий, и она осталась стоять в кольце его рук, слегка отвернув голову.
— Я… я не понимаю, что со мной происходит, — смущенно произнесла она, не решаясь взглянуть ему в глаза. — Пожалуйста, не думайте, что я кидаюсь на шею каждому встречному.
— Оливия, я был бы настоящим негодяем, если бы подумал о тебе таким образом. Ты… ты такая… Черт! Я даже не представляю, как передать мое искреннее восхищение тобой. Разве что… — Он осыпал легкими нежными поцелуями ее прелестное лицо, потом снова вернулся к уже приоткрытым в ожидании губам. — Ты — чудо, Оливия, настоящее чудо и сама не понимаешь этого. Ты — воплощение женственности, ты — все, о чем только может мечтать мужчина, — восхищенно заявил он, с трудом заставив себя оторваться. — Я думал о тебе каждую минуту, каждую секунду в эти последние несколько дней. Клянусь! Не смейся надо мной.
Она и не помышляла ни о чем подобном. Сердце ее билось быстро-быстро, колени подкашивались, голова кружилась все сильнее.
Неужели? Неужели это правда? Может ли быть, что я понравилась ему? Даже, несмотря на проклятый идиотский отказ?
Оливия взглянула ему в глаза — правдивые, искренние зеленые глаза — и прочла в них подтверждение его слов. Дуэйн крепче прижал ее к себе, и она своим телом ощутила совершенно недвусмысленное доказательство его искренности. Эмоции захлестнули ее, лишили способности мыслить и заставили отбросить остатки сдержанности.
— Дуэйн, о, Дуэйн, я так хочу тебя, — прошептала она, трясущимися пальцами касаясь пуговиц его рубашки.
Он подхватил ее на руки, подошел к дивану и опустил на него драгоценную ношу, не переставая покрывать ее жаркими поцелуями. Оба задыхались и срывали друг с друга одежду, превратившуюся вдруг в ненавистную преграду между ними. Когда же она, наконец, исчезла, немедленно соединились в единое целое так жадно и страстно, что Оливия почти сразу закричала, достигнув вершины блаженства. Он тут же в ответ содрогнулся в спазмах оргазма и простонал:
— Олли, Олли…
Они долго лежали, молча, не размыкая объятий. Потом она высвободилась, встала, подхватила с пола рубашку и джинсы и удалилась. А когда вернулась, уже одетая, и причесанная, то сказала:
— Извини, Дуэйн, думаю, тебе сейчас лучше уехать.
Он посмотрел на нее сначала непонимающе. Затем зеленые глаза наполнились обидой и болью, словно она ударила его по лицу.
— Как угодно. Не забудь, в понедельник тебе надо приехать в офис для подписания документов.
И адвокат Картрайт твердым шагом вышел из гостиной, потом из дома. Хлопнула дверца машины. Заработал мотор. Он уехал. Она осталась. Одна.
4
Почему? Почему она прогнала меня? Ведь я не был ей противен, совершенно точно. Могу поклясться в этом. Она отдалась мне не потому, что изголодалась по сексу. Нет, была в ней та нежность, что появляется, только когда женщина любит. Так отчего же? Что изменилось за те несколько секунд, что она провела в ванной? Засмущалась своей страсти? Возможно, частично… Но дело не только в этом. Тогда в чем?.. Испугалась? Меня? Или… себя? Того, что может полюбить, и… Да! Она испугалась повторения истории с Эндрю Уорреном! О, подонок! Без сомнения, он виноват в том, что Оливия страшится любви. Потому что пережила столько боли, унижений, измен… Поэтому не может поверить мужчине. Не только мне, любому.