Выбрать главу

— Если вы кончили, я заберу поднос.

— Спасибо. И пожалуйста, поблагодарите Мэтти. Было очень вкусно, — сказала Шаннон.

Она снова легла; черные волосы разметались по подушке; на бледном лице выделялись темные глаза; губы не улыбались. Из кружев чужой ночной рубашки выглядывали тонкие руки, казавшиеся особенно красивыми и хрупкими.

— Вам бы не помешал румянец. — Зан протянул руку и дотронулся до синяка на ее щеке. — Я еще загляну вместе с остальными пожелать вам спокойной ночи. Надеюсь, ваши отец и сестра вас скоро навестят.

Шаннон смотрела ему вслед, восхищаясь его естественностью. Зан остановился в дверях и оглянулся.

— Знаете, вы просто восхитительно смотритесь здесь.

Услышав прощальные слова, Шаннон недоверчиво засмеялась. Именно так должны вести себя настоящие лорды, или он действительно имел в виду то, что сказал? Она не могла поверить, что может выглядеть восхитительно — ни сейчас, ни вообще когда бы то ни было, — но тем не менее, услышав комплимент, обрадовалась, как никогда.

Вскоре пришла Мэтти. Шаннон была рада видеть ее, излучавшую вокруг себя ту успокаивающую ауру уверенности, которую Шаннон ощущала и в себе. С тех самых пор, как три года назад Шаннон впервые увидела Мэтти на ступенях Кунварры, она всегда очень легко чувствовала себя в ее присутствии. И Мэтти, которая всегда хотела иметь дочь, сразу привязалась к девочкам Фалун, особенно к Шаннон. В характере Мэтти, принадлежавшей к легендарному племени владельцев овцеводческих ферм, присутствовал здравый смысл, она обладала добротой и сочувствием. У Мэтти была обветренная кожа женщины, вынужденной всю жизнь полагаться на милость природы, но глаза сияли такой же чистой, незатуманенной голубизной, как небо в ясный день.

— Температуры нет, — сказала она, вынимая градусник изо рта Шаннон. — Кажется, сотрясения мозга тоже нет, но вот твое лицо явно пострадало. — Мэтти провела рукой по распухшей щеке и лбу Шаннон. — Я потом принесу тебе мяса.

— Наверняка это бесполезно, — сказала Шаннон, представляя, как будет выглядеть с куском мяса на лице.

— Ну, может быть, это и бабушкины сказки, но я всегда этим пользуюсь, как и горчичниками при простуде. — Мэтти откинула назад волосы Шаннон. — Как тебе хорошо распущенные волосы. Почему ты их всегда заплетаешь в косу? Это чересчур строго.

— Жаль, папа не разрешает мне их обрезать. — Шаннон вздохнула, и Мэтти вспомнила, что у Брендана есть свои твердые представления относительно воспитания дочерей.

Вскоре после того, как Мэтти ушла, Шаннон услышала за дверью шаги, и ее сердце забилось чаще. Может быть, это возвращается Зан? Но в дверном проеме показалась высокая фигура ее отца.

— Ну-ну, значит, миледи ведет прием? И прямо в постели — ни больше, ни меньше, — поддразнил Брендан.

Шаннон машинально попыталась по голосу отца определить, не пьян ли он. Поняв, что Брендан трезв и находится в хорошем настроении, она успокоилась.

— Ну, как обстоят дела? Мэтти обходится с тобой как с королевой, это уж точно.

Поставив стул к кровати, Брендан с притворной суровостью взглянул на дочь, но, когда заметил ее нездоровый вид, забеспокоился.

— Тебе больно? — прошептал он, взяв ее за руку. Казалось, что от такого проявления нежности он чувствует себя неловко.

— Пока лежу спокойно, все в порядке. — Шаннон отметила, что отец не стал тратить время на то, чтобы снять ботинки или сменить рубашку. Он пришел сюда прямо из загона, где каждый день осматривал и взвешивал целое стадо овец, подчиняясь жесткому ритму жизни обитателей фермы.

Брендана отличала суровая красота, которую он передал Шаннон в более утонченном виде. От кельтских предков он унаследовал густые темные брови над сверкающими голубыми глазами. Под безжалостными лучами солнца его кожа приобрела красно-коричневый оттенок. В сорок пять лет пламя страсти горело в нем уже не так ярко, как раньше. Тем не менее озорная улыбка, которая после чересчур обильных возлияний рисковала превратиться в злобную, все еще вызывала восхищение у женщин, а приподнятая бровь заставляла женское сердце биться чаще.

Трудно поверить, думала Шаннон, что человек, который сейчас так мягко с ней разговаривает, может в пьяной ярости ломать стулья об пол. И хотя его гнев, казалось, был направлен не против отдельных личностей, а против окружающего мира в целом, Керри и Шаннон всегда чувствовали нависающую над ними угрозу — как будто рядом с ними прятался хищный зверь.