Лю Тин-Пинь покраснел и выпучил глаза. Далеко за ними двумя, там, на краю земли, солнце опускалось всё ниже и, словно опрокинутая миска, выплёскивало на темнеющее небо последние лучи.
– Ты звал меня своей любовью когда-то, – продолжала женщина. – Но именно твоя любовь и привела к тому, что моя семья отвергла меня. Что мне пришлось с позором покинуть свой город. Твоя любовь – вот что разбило мне сердце!
Лю Тин-Пинь стоял, не шелохнувшись. Он был бледен, как белоснежные одежды Да-Цзи, только на щеках вскочили пятна того же багряного цвета, каким блистала ещё недавно заря.
– Это ты бросил меня, меня и наше дитя, – голос женщины надломился. – Это ты заставил меня опозорить свой род, своих предков. Это ты поселил во мне стыд и отвращение, которое я обрушила на голову нашей невинной дочери.
Мулан перевела взгляд на Багровую лису, которая так и лежала на земле, придавленная тыквенным сосудом. Она больше не билась. Вместо этого она не отрываясь следила за Да-Цзи, и в её круглых глазах читалось искреннее недоумение.
– И это ты, Лю Тин-Пинь, превратил меня в ту, кем я стала, – лицо красавицы исказило страдание. – Ты превратил меня в мать, отвергнувшую собственное дитя. В жестокую и злую женщину. В женщину, которая больше не способна иметь чистых намерений и навсегда лишена надежды.
Меч, зажатый в крепкой руке, задрожал, и Мулан увидела, как потемнело лицо Лю Тин-Пиня и как слабо дрогнула его челюсть, когда он попытался сделать глоток воздуха.
– Так кто же из нас – истинное зло, Лю Тин-Пинь? – грозно и резко спросила женщина. – Я – или тот, кто погубил женщину, которую любил?
Из горла Лю Тин-Пиня исторгся крик боли, и он рухнул на колени. Меч из персикового дерева со стуком упал рядом с ним. Борец повесил голову, закрыл лицо руками. Его согбенная фигура стала последним, что озарили лучи заходящего солнца.
Глава 63
Последний бой деревянного меча
Когда мрак накрыл Лю Тин-Пиня, губы женщины вдруг растянулись в улыбке. Ничуть не теряя вида зловредного самодовольства, её лицо снова изменилось, вернув себе прежние изящные, мстительные черты Да-Цзи.
Последний отблеск солнечного света дрожал над земной поверхностью, вцепившись в небесный покров тонкими румяными пальчиками. Разлившееся красное сияние окружило ликующую Да-Цзи слабым ореолом, и её силуэт словно издавал неземное свечение, ещё более зловещее из-за её поразительной, безжалостной красоты. Колдунья бросила надменный взгляд на согнутую фигуру Лю Тин-Пиня, и в её глазах проскочила искра торжества.
– Ни один простой смертный не способен убить меня, – злорадно промолвила она.
Губы шире расползлись в улыбке, так что наружу показались зубы – все до единого. К ужасу Мулан, зубы эти вдруг стали расти, превращаясь в длинные острые клыки, и Да-Цзи снова обернулась Белой лисой.
Лицо превратилось в морду, улыбка – в звериный оскал. Одни глаза сохранили прежний дикий блеск и снова злорадно сверкнули на окончательно павшего духом Лю Тин-Пиня. Лисица подняла лапу и приготовилась нанести решающий удар.
Мулан затаила дыхание. Мгновение – и Белая лиса убьёт Лю Тин-Пиня!
– Не-е-ет! – закричала Мулан. Кровь кипела в жилах; внутри словно что-то разорвалось на куски. Она бросилась вперёд, схватила с земли деревянный меч. Вцепившись в рукоять обеими руками, она ринулась на Белую лису. Та с удивлением обернулась на несущуюся девочку и зашипела.
«Да как ты смеешь?» – читалось в её возмущённом взгляде, полном одновременно нового гнева и высокомерия. Она обнажила клыки и зарычала.
«Ну так умри».
И Белая лиса прыгнула на Мулан.
Сверкнули когти и клыки, с места сорвалась и потянулась к девочке разящая дуга – дуга вековой злобы, пропитанной издёвкой и насмешкой над невинностью. Зло, загнанное в прекрасную оболочку, бросилось на Мулан в дикой, кровожадной атаке.
Мулан издала гортанный, душераздирающий клич – это вырвалось наружу отчаяние и безрассудный, мятежный вызов. Внутри у неё всё пылало, в ладонях, сжимающих массивную рукоять, неистово билась кровь. Меч мелькнул в воздухе, и Мулан, будто наделённая какой-то небывалой силой, с размаху опустила его на Белую лису.
Деревянный клинок внезапно охватили языки небесно-голубого пламени. Мулан показалось, что меч довершил начатое движение сам по себе – сам вонзился в Белую лису, сам легко рассёк её, точно груду снега. Холодное пламя вспыхнуло живей и огромным костром охватило поверженную ведьму, заслонив её от Мулан столь яркой завесой, что девочка невольно сощурилась. Наконец неземной стон потряс остров, океан и мир вокруг и вонзился в небеса острым осколком.