Мулан направилась влево. Пройдя под обгоревшими балками ворот большого дома, она направилась туда, где когда-то была спальня. Остатки кана и мебели выдавали это место. На полу возле столба что-то лежало. Мулан наклонилась и подняла тряпичную куклу — ту самую, что сокол принес Шань Ю, когда тот со своим войском стоял у подножья гор, хотя Мулан и не знала этого. Она вспомнила, что в детстве у нее была такая же кукла, и представила девочку, игравшую тут, под крышей сожженного дома. Где она? Уцелели ли ее родители? Что их ждет? И дикая, первобытная ненависть к врагам, принесшим смерть на их землю, затопила ее сердце. Мулан зажмурилась и затрясла головой, отгоняя эти чувства — сейчас, как никогда, им нужно спокойствие и точный расчет, иначе Китай погибнет.
Ли Шанг подъехал, слез с коня и подошел к Мулан.
— Я не понимаю… Мой отец должен был быть здесь… — пробормотал он.
Мулан печально склонила голову. Она уже все поняла, и только Шанг пока не мог, не хотел поверить в очевидное.
— Капитан! — послышался издали голос Чи Фу, который тоже увязался за отрядом разведчиков на своем гнедом коне, чтобы поскорее встретиться с генералом.
Советник стоял у обрыва на краю деревни и с ужасом смотрел в долину. Шанг приблизился.
Вся долина была усеяна телами китайских воинов — здесь их были тысячи. Валялись трупы коней, обломки копий, обрывки палаток и одежды — весь тот хлам, который всегда усеивает поле боя после того, как победители собрали все ценное и ушли. Шанг замер на краю обрыва, не в силах двинуться с места.
Чьен По, спустившийся вниз, ходил по полю, нагибался, переворачивал трупы, как будто что-то искал. Отойдя подальше, он скрылся за холмом, потом вернулся и, поднявшись по откосу, быстро подошел к командиру, протянув ему так хорошо знакомый шлем с двумя пестрыми фазаньими перьями. Шлем был смят и расколот страшным ударом меча.
— Генерал… — с трудом вымолвил Чьен По и печально склонил голову.
Шанг стиснул зубы, его глаза наполнились слезами, но он взял себя в руки и быстро отошел в сторону. Все солдаты отряда подошли к обрыву и, стоя рядом с Мулан, в ужасе и растерянности смотрели вниз на поле, ставшее местом последней битвы китайской армии.
Ли Шанг стоял у обрыва далеко в стороне и тоже смотрел вниз. Наконец он вытащил из ножен меч, воткнул его в снег и, опустившись на колени, бережно надел шлем генерала на рукоятку меча. Склонившись перед этим своеобразным памятником, он долго стоял так на коленях.
Мулан неслышно подошла сзади:
— Я сожалею… — начала она и умолкла — никакие слова не казались сейчас уместными.
Шанг поднялся, еще раз взглянул на шлем отца, коснулся рукой плеча Мулан, выражая ей свою благодарность за сочувствие горю, и направился прочь, туда, где застыли на краю обрыва остальные воины маленького отряда.
Подойдя к коню, Шанг снова остановился и зажмурился — все произошедшее казалось ему дурным сном. Но надо было жить дальше — стоявшие рядом воины ожидали его решения. Одним движением он вскочил в седло:
— Гунны движутся быстро. Мы скорее доберемся до столицы через перевал Тань-Шао. Теперь император может надеяться лишь на нас. Выступаем!
Отряд потянулся за своим командиром. Мулан, стоявшая позади всех, посмотрела на тряпичную куклу, которую все еще держала в руке. Подойдя к воткнутому в снег мечу, она, опустившись на колени, положила куклу на снег, оперев ее о меч, низко склонилась, а затем поднялась на ноги и бегом пустилась догонять остальных.
С неба сыпался снег, напоминая о зиме, которая все никак не хотела отступить. Отряд по заметенной дороге медленно продвигался вверх. К середине дня они были уже на самом перевале. Дорога тут слегка изгибалась, направляясь вправо и вниз, а слева подступала бездонная пропасть. По сторонам высились острые скалы, а за ними — крутые склоны гор, стенами поднимавшиеся рядом с дорогой.
Воины шли гуськом, сильно растянувшись, а позади Хан тащил повозку с ракетами. Мулан вела коня в поводу, помогая выбирать путь по глубокому снегу.
И вдруг раздался резкий хлопок. Одна из ракет вылетела из повозки, пробив полотняный тент, и, оставляя за собой дымный след, устремилась в хмурое небо. Мулан оглянулась — Мушу, растерянно выглядывая сквозь дыру тента, раскрыв рот, показал на сидящего рядом сверчка, а тот лишь развел лапки в стороны, как бы оправдываясь, что не виноват. Разумеется, это не он, а Мушу, по своему обыкновению хвастаясь, какой он крутой, своим огненным дыханием поджег фитиль.