— Я готов служить императору!
Гонец протянул ему призывной листок, но тут Мулан бросилась вперед:
— Отец! Тебе нельзя воевать! — она обернулась к гонцу. — Мой отец доблестно сражался, но…
Чи Фу возмутился и завизжал на всю площадь:
— Молчать! Вам следовало бы отучить дочь распускать язык в присутствии мужчин! — заявил он, обращаясь к Фа Зу.
— Мулан, не позорь меня, — прошипел сквозь зубы Фа Зу, отворачиваясь. Та смущенно потупилась.
— Явитесь в лагерь Ву Чонг! — сказал Чи Фу, вручая повестку.
— Слушаюсь! — и Фа Зу, четко повернувшись, направился домой. В воротах жена хотела отдать ему трость, но он, словно не замечая, прошел мимо.
Мулан подошла к воротам, где стояли мать и бабушка, они смотрели, как почтенный Фа Зу, держась подчеркнуто прямо, пересекает двор, хромая все сильнее с каждым шагом…
А на площади гонец продолжал выкрикивать:
— Семейство Фу!
— Семейство Фао!
— Семейство Чу!
Войдя в дом, Фа Зу сразу же прошел в свою комнату и открыл шкаф, в котором хранились его доспехи. Любовно проведя рукой по шлему и стальным наплечникам кольчуги, он извлек из ножен длинный и острый меч. Держа меч вертикально перед собой, бывший генерал повернул его, любуясь зеркально отполированным лезвием. Лицо его, казалось, ожило и помолодело. Взмахнув мечом, Фа Зу шагнул вперед, сделав несколько резких выпадов и отражений. Видно было, что это искусство ему не в диковинку. Тяжелый меч так и порхал в его руках, как соломинка. Увлекшись, он сделал быстрый прыжок… Больная нога его подвернулась и, застонав от боли, Фа Зу упал и лишь с трудом, опираясь на столб и охая, поднялся на ноги. Отдышавшись, он вытащил из-за пазухи бумагу о воинском призыве и с отчаянием посмотрел на нее.
Мулан, уже несколько минут наблюдавшая в щелку двери за отцом, чуть не плакала от жалости к нему и своего бессилия, но сдерживала порыв вбежать в комнату, понимая, что тем самым сделает отцу еще больнее. Тихонько, на цыпочках, чтобы отец не услышал, отошла она от дверей…
Вечером семья Фа сидела за ужином. Против обыкновения Фа Зу, который привык есть мало, налегал на рис с мясом, заставляя себя побольше есть и набираться сил перед отъездом в лагерь. Все молчали, и это молчание угнетало. Наконец Мулан не выдержала. Она так резко отставила свою чашку с чаем, что чай выплеснулся и растекся по столу. Вскочив, она воскликнула:
— Тебе нельзя идти на войну!
— Мулан! — в ужасе вскричала Фа Ли.
Мулан, однако, решительно продолжала:
— В Китае много молодых, пусть они сражаются!
— Это большая честь — защищать родину и свою семью, — строго возразил Фа Зу.
— И ради этой чести ты погибнешь!
— Значит я погибну, исполняя свой долг. — И Фа Зу встал на ноги и гордо выпрямился.
— Но…
— Я знаю свои обязанности! — воскликнул старый генерал. — Хорошо бы и тебе знать свои!
Никогда еще Фа Зу, нежно любивший дочь, не говорил с ней так резко. Мулан повернулась и выбежала из комнаты, а ее отец тяжело опустился на подушку возле столика.
Выскочив на веранду, Мулан обеими руками обхватила столб, поддерживающий крышу. Глухие рыдания сотрясали все ее тело. Она хотела помочь отцу, но не знала как… В задумчивости она пошла по саду. В небе прогремел раскат грома, а спустя несколько минут полил дождь. Возле прудика, в который, журча, стекал ручеек, стояло огромное каменное изваяние дракона. Дракон сидел, как собака, раздвинув передние лапы. Мулан не хотелось возвращаться домой, и она забилась в нишу между ног дракона. Свернувшись в клубок, она долго наблюдала, как струи дождя бьют в поверхность воды, оставляя большие, тотчас лопающиеся пузыри.
Она видела сквозь пелену дождя и полупрозрачную занавеску открытого окна, как в комнате отец подошел к матери. Судя по ее трясущимся плечам, та плакала. Фа Зу обнял жену, но она вырвалась и убежала. Некоторое время Фа Зу стоял и смотрел ей вслед, затем плечи его поникли, он взял со стола свечу и задул ее.
Мулан сжала зубы. Соскочив с пьедестала, как была, босиком, шлепая по лужам, она побежала в храм. Воскурив душистые палочки и сложив руки, склонилась она перед алтарем с именами предков. Как никогда раньше, Мулан остро почувствовала свое ничтожество. Она всегда считала себя сильной, она не нуждалась ни в чьей помощи… А поклонение духам вообще казалось ей смешным предрассудком, приличествующим разве что немощным старикам. Молодые должны сами вершить свою судьбу! И вот все в одночасье изменилось, жизнь рушилась…