— Его благородие капитан-поручик Казанцев Алексей Петрович из Санкт-Петербурга, — сказал горделиво Фёдор, — по личному приказу Её Императорского Величества Императрицы-матушки Екатерины II.
Услышав это, из караульного помещения выскочили ещё двое местных солдат помятого вида и стали быстро убирать бревно, которое лежало на рогатинах и перекрывало дорогу.
— Как проехать до воеводской канцелярии? — спросил у солдата Фёдор.
— А вон господин прапорщик едет, он проводит вас.
На лошади рыжей масти из ворот показался пожилой мужчина в форме прапорщика пехотного полка и направился к ним.
— Ваше благородие, — обратился к нему солдат, — тут Его благородие капитан-поручик Казанцев из самого Петербурга приехали.
Прапорщик подъехал к саням. Возница, роль которого исполнял Кощеев, указывая на укрытого шубой человека сказал:
— Ранены они, плохо себя чувствуют. На дороге разбойники напали, еле отбились.
— А это кто? — спросил старый вояка, указывая на Агеева, Лапина и Муравьёва, которые остановили своих коней за санями и существенно отличались внеш-ним видом от Маллера, Кощеева и Саблина.
— Это господа путешественники из Персии, только благодаря им мы смогли от разбойников поганых отбиться.
— Понятно. Следуйте за мной.
Кавалькада въехала в городок и последовала по неширокой улице в сторону здания канцелярии. Возле канцелярии пришлось немного подождать прапорщика, который отправился с докладом. Через некоторое время вышел он и ещё два пожилых мужчины, одетые в военные мундиры. Это были воевода Михаил Иванович Тихомиров и комендант Устьянцев Андрей Петрович.
— Серьёзно ранен? — спросил Тихомиров, обращаясь к Саблину.
— Голову ему зашибло, Ваше высокоблагородие, — ответил тот, — два дня был в беспамятстве. Сегодня пришёл в сознание, но слаб ещё.
— Эх, беда какая! Так, поехали в мой дом. Там всё расскажете, заодно господину капитану-поручику уход обеспечим.
Из комнаты, где лежал «раненый» капитан-поручик, вышел доктор. Все, находящиеся в гостиной люди вопросительно смотрели на него.
— Рана (пришлось для правдоподобности поставить шишку) не представляет серьёзной опасности, но из-за сотрясения головного вещества возможно более тяжёлое протекание болезни. Больному необходим полный покой. Я дал ему успокоительную микстуру.
— Будем надеяться, что с Божьей помощью господин капитан-поручик поправится, — сказал хозяин дома и перекрестился. Следом за ним перекрестились остальные. В это же время Агеев, Лапин и Муравьёв находились в другой ком-нате, где им предложили обождать аудиенции.
После того, как врач ушёл, хозяин дома стал подробно расспрашивать о происшествии. Друзья охотно поведали выдуманную ими легенду.
— А на следующий день, после баталии с разбойниками, — увлечённо вещал Кощеев, — когда время уже к полудню подходило, едем, значит, мы по Пышме ровненько друг за дружкой. И вдруг, слышу, треск! Упряжка с санями, что второй шла, под лёд провалилась! Кони ржут, бьют копытами, а полынья всё больше становится! Головной упряжке вперёд бы надо, а они встали, помочь наверно хотели, и тоже под лёд! Гляжу, и третья начинает заваливаться! Я свои сани развернул и к берегу скорее. Так и спаслись.
— Много народу-то погибло?
— Шесть душ, Ваше высокоблагородие. Баба господина путешественника со служанкой, два воина и двое возничих, да дюжина лошадей.
— Прими Господь их души грешные, — сказал Михаил Иванович, осеняя себя крестом.
— Особенно бабу жалко, — перекрестившись, продолжал Игнат, — красивая была… А вечером, когда лагерем отдыхали, так пела хорошо, хоть и не по нашему, а за душу брало.
— Ты, Игнат, смотри, на чужих баб заглядываться будешь, быстро головы лишишься. Главное казну сохранили и в целости доставили, — поучительно сказал Фёдор.
— За казну отдельное спасибо. А сейчас идите с господином прапорщиком, он вас в казарме солдатской всех троих пока определит, а нам с господином Марсель ибн Каримом пообщаться нужно.
— Марсель ибн Карим, расскажите мне о Персии и откуда вы так хорошо знаете русский язык? — воевода задавал ход беседы, а комендант сидел молча в сто-роне и наблюдал.
— Моя мать была русской. Одна из многих наложниц в гареме моего отца. Но она не являлась его женой. Детей, рождённых от наложниц, в ханском дворе проживало не менее семи десятков. Официальных детей у хана было тринадцать человек, жили они от нас отдельно. Поэтому никаких прав, чтобы занять достойное место при дворе, у меня не было…