— Кстати, сам каторжник меня на подобный вывод и натолкнул. Он, видно, так давно водит за нос местное следствие в лице пристава Шмелева, что привык всех нас считать за дураков, и вовсе уже страх божий потерял. Он мне при допросе ляпнул, что сбежал из Старого Мултана в страхе перед вотяками, бежал через лес всю ночь, а утром вышел к деревне Старые Копки. Был он при этом так напуган, так ободран, так «заполохан», что сказал встретившему его крестьянину, бобылю Ивану Чухраю, что за ним медведь гнался. Я был в деревне Старые Копки, с Иваном Чухраем виделся. Он все сказанное Головой подтвердил и, более того, добавил, что у того рана на боку была от медвежьих когтей. Хоть рана оказалась и неглубокой, я полагаю, что шрам от нее остаться должен.
Есть у меня также еще одно несомненное свидетельство, что Голова врал мне. Каков бы ни был он ходок, если выбежал он из Старого Мултана по темноте, никак не дойти ему было до петухов к Старым Копкам! Я уж сам набродился по лесу ночному, знаю не понаслышке, что это такое! В эту пору, я в календаре выписал, темнеет в десять, светает в пять тридцать. За восемь часов отмотать сорок верст ночью по вотяцкой чащобе, да через реку Люгу перебраться — невозможно! То же самое мне и охотники вотяцкие сказали.
Другое дело, если Голова бежал от места жертвоприношения, где охотники труп обезглавленный нашли. Я тоже там был. Место хоть и глухое, но расположено оно, во-первых, по ту сторону реки, которую, стало быть, вброд переходить не надо. А во-вторых, от него до Старых Копок верст пять, а до Кузнерки и того меньше. Полагаю я, Голова от медведя бежал в Кузнерку, где его сообщник поджидал, назвавшийся в доме Санникова Кононом Матюниным, чтобы ночлег получить. Он ведь знал уже, что настоящий Конон Матюнин не объявится более. Да только Голова с перепугу маху дал и на Старые Копки выскочил. До них он за час-другой вполне успевал, да и рассвет уже брезжил в лесу.
Наконец, Голову крестьяне видели в Старом Мултане вместе с человеком, одетым в азям с синей заплатой. Только, полагаю, путаница вышла. Голова, подобрав в Асинере или в каком другом селе по округе пьянчужку, вел его к условленному месту, а в Старом Мултане отдохнуть остановился. Не собирался он там ночевать и не таился особенно. Не мог же он предположить, что дело таким образом обернется, и труп, обезглавленный волхвом, попадет обратно в эту же деревню! Они там передохнули, поели, и далее пошли. По времени им как раз успеть было туда, где их туно-гондырь с топором поджидал!
— И как же этого нахала на чистую воду вывести? — спросил Карабчевский.
— Полагаю, надо дать время, чтобы волосы у него отросли, а потом предъявить его на опознание Тимофею Санникову в Кузнерке да всем кабатчикам в округе! — сказал Кричевский. — Кто-нибудь припомнит молодца. Наконец, можно и к волхву его свести… Только затруднительно это. Пусть уж местные начальники полицейские сами с этим справляются. Я отчет свой господину директору Департамента представлю, он и распорядится.
— Отчего же Голова полез в это дело свидетелем? — спросил адвокат. — Как не побоялся?
— А чего ему было бояться? — вопросил Кричевский. — Он ведь действительно случайно попал в одну камеру с умирающим Моисеем Дмитриевым. Разумеется, безвинный вотяк никаких признаний ему не делал, а простодушно рассказал, по моему разумению, как ни за понюх табаку бросили его в каменный мешок умирать. Излил, так сказать, душу. Голова втайне посмеялся над бедолагой, дождался его скорой смерти, если не поспособствовал ей, после чего и сообщил о себе приставу Шмелеву. Очень ему в каторгу идти не хотелось. Есть у этих упырей каторжных такая метода — игра в поддавки со следствием. Следствию, в тупик зашедшему, свидетель нужен — вот сторонний душегуб какой-нибудь выпытает у доверчивого сокамерника все про дело это, по которому тот проходит, темной ночью жизни лишит, особенно ежели человек здоровьем слаб, и пожалуйте: готовый свидетель! С мертвого как спросишь?! Кто жив, тот и прав.
Приставу он рассказал все, что от умершего по делу выведал, да еще от себя добавил страсти про втыкание ножей и источение крови. Страсти эти не на пустом месте, как вы понимаете, выросли. Они имели случай быть при убиении тем же Головою с сообщником Конона Матюнина. Уже тогда можно было насторожиться приставу Тимофееву, да он все это наоборот воспринял, как подтверждение истинности слов каторжника. И свято в это по сей день верит, между прочим. Я его не разочаровывал до поры. А выгоды негодяю Голове от всего этого самые прямые. Коли осудили бы вотяков, стало быть, и дело по двум трупам закрыто, и следствию он помог, как важный свидетель, и пристав Шмелев, да и господин товарищ прокурора Раевский за него бы замолвили словечко!