– Ага, – беспечно согласился Воробушек. – Гляди, я весь в дырках!
Он поднял лапу, выставляя на обозрение разодранный под мышкой камзол.
– И я, – присоединился Кукабара. – Перья вон все клочками просто. То ли совесть, то ли моль. Или кто-то краской облил…
– Я же извинился, – виновато протянул лисенок. – Кто старое помянет – тому глаз вон!
– Ты слышал? – Кукабара возмущенно клюнул Воробушка в ногу. – Он хочет лишить меня зрения!
Неожиданно удочка в лапах лисенка дернулась, едва не скинув рыболова за борт. Лис-монах потянул изо всех сил. Он тянул и тянул. Упирался лапами. Хватался за леер. Снова тянул… Вдруг над водой взметнулся изумрудный хвост. Жалобно взвизгнула лопнувшая леска, и лисенок прокатился по палубе, сбивая снасти, бочки и Кукабару.
– Ух ты! Я почти поймал нам ужин, – восторженно вопил лис, размахивая лапами. – Во-о-от такая рыба!
– Значит, мне повезло, – проворчал Кукабара, проверяя сохранность крыльев. – Шлепнись вы на меня вдвоем – ужин мог стать поминальным.
– Помолчите оба, – шикнул на команду Воробушек. – Слышите?
На палубе на мгновение воцарилась тишина, и в наступившем безмолвии до Воробушка донесся высокий нежный голос.
– Что это? – Джонни вопросительно посмотрел на монаха.
– Будто поет кто-то…
– Вы о чем? – Кукабара недоуменно крутил головой. – Ничего не слышу. Все, точно, я оглох. Монах! Что ты сделал с моим слухом?!
– Кукабара, замолчи по-хорошему. – Джонни ощущал, как воздух вокруг наполняется тревогой, становясь липким и тягучим. – Ты тоже чувствуешь это, лис? Тот, кто поет, ему очень грустно…
Лисенок хотел по обыкновению стукнуть себя по лбу, но спохватился и лишь аккуратно потрогал свежую шишку размером с кулак.
– Я знаю, кто это! Джонни! А хвост-то, хвост – зеленый такой! И ведь чуть не утащила меня… Вот дела! Клянусь всеми святыми, это русалка! Ну помнишь, я говорил – та, что полюбила монаха.
– Да-да. Прекрасная песня, прекрасная русалка… – Воробушек задумчиво повернул штурвал, меняя курс корабля.
– Подожди, – встрепенулся лис. – Ты хочешь отправиться к ней? Но… русалка не рыба. Заколдует так, что не расколдуешься…
Воробушек равнодушно пожал плечами. Тревога вдруг отошла, уступив место крепкой вере, что ему следует плыть на голос. Совсем близко – на расстоянии вытянутой лапы, а может, ста сотен вытянутых лап – кто-то тоскует по нему, как тоскуют по уехавшим близким или по утерянной драгоценной игрушке. И если он сейчас не помчится на всех парусах, рассекая волны и клочья тумана, крохотное нежное сердце не выдержит их разлуки.
– Заворожила она тебя, что ли? – обиделся было лисенок и вдруг заметался по палубе. – Заворожила! Точно! Кукабара, ты как?
– Добить меня хочешь? Я еще живой. И не приближайся ко мне!
– Я не об этом! Ты что-нибудь чувствуешь?
– Крыло болит. Два крыла!
– Ты слышишь, как она поет? – не унимался монах. – Зовет? Тянет?
– Совсем ополоумел. – Кукабара нахохлился. – Ничего я не слышу. Тебя бы так по голове треснуло…
Убедившись, что на птиц колдовство не действует, лисенок отчаянно перебирал амулеты. Где тот, что отводит чары? Подкова? Крест? Святой Антоний? Как же он готовился к этой встрече! И вот – все позабыл. Кажется, нужен мел, чтобы начертить магический круг. И осиновый кол. Нет, осиновый кол – для вампиров. Святая вода? Точно! Три капли. Не взять ли целую фляжку? Но главное – не слушать ее пение. Иначе все, пропал!
Схватив пару бананов, лис спешно заткнул ими уши.
Мир изменился. Волны не шумели. Снасти не скрипели. Ветер не выл. Кукабара открывал рот. Ти-ши-на.
– Уф, получилось…
А корабль Джонни Воробушка мчался на зов. Паруса «Дженифыр» полыхали в догорающем закате.
– Скала!!! Джонни! Скала!!! – отчаянно вопил монах, стараясь выхватить штурвал из лап капитана.
Завороженный песней, Джонни вел свое судно к манящему берегу. Не замечая ни царапающих борт камней, ни несущейся к ним на полной скорости скалы. Среди вылизанных водой валунов Воробушек различал одинокую фигурку девушки. Она сидела на берегу, ничуть не пугаясь волн, рассыпающихся на миллионы брызг. Ее рыжие волосы струились по плечам водопадом. А еще у нее был хвост. Огромный изумрудный рыбий хвост!