Имхотеп раскрыл обсидиановые страницы огромной книги и приступил к чтению. При первых же звуках его голоса мумифицированные останки вздрогнули, а потом тело затрепетало на поверхности алтаря. Постепенно к нему стали возвращаться прекрасные формы Анк-су-намун, такой, какой она была при жизни. С расширившимися глазами, оскалив зубы в подобии улыбки, Имхотеп принялся снимать с тела бинты, с удовольствием ощущая под пальцами ожившую трепещущую плоть.
Начальная стадия его магического воздействия проходила вполне успешно. Но то, что Имхотепу предстояло совершить дальше... Его прежние заклинания были не серьезнее детских стихов перед тем, что он должен был произнести.
Имхотеп вновь обратился к Книге Мертвых, читая запретные строки, а жрецы еще плотнее окружили его и тело прекрасной женщины, не прерывая своего заунывного пения. Отвратительная жидкость в бассейне заволновалась, порождая лопающиеся на поверхности пузыри, словно бы закипая. На какое-то мгновение трансформации чудовищной жидкости поколебали невозмутимую отрешенность жрецов, вселив в их сердца трепет и ужас. Лица их побледнели, но, закрыв глаза, они продолжали тянуть монотонную мелодию. Они не замолкали даже тогда, когда мерзкая жидкость по-настоящему закипела в углах бассейна, то и дело выплескиваясь на облицованные камнем края.
Словно живое существо, жидкость из каждого покрытого мраком угла выбросила черные щупальца, а потом неспешными потоками потянулась из бассейна, сливаясь в единый ручей, прямо к алтарю. Горячая, почти обжигающая субстанция окружила жрецов, стараясь пробраться мимо их обутых в сандалии ног. Потом она начала вздыматься и, издавая отвратительную вонь, даже касаться тел замерших жрецов. Черное нечто тянулось к алтарю и уже облепило статуи с головами быков, служивших основанием алтаря.
Имхотеп, погруженный в чтение заклинаний, казалось, не замечал блестящей черной жидкости, скапливающейся возле его ног. Один из жрецов, самый молодой, бросил взгляд вниз, к своим стопам, и всмотрелся в сверкающее отражение: оттуда, из глубины адского зеркала, на него взглянуло его собственное, но уже мумифицированное мертвое лицо.
Крик животного ужаса вырвался из молодого жреца, перешел в кошмарный отчаянный вопль и эхом разнесся под сводами пещеры. Юноша бросился прочь из магического круга, расплескивая черную жидкость, тонким слоем затянувшую плиты пола. Беглец старался достигнуть лестницы, но поскользнулся и упал. В тот же миг черная жижа обволокла его и, залившись в рот, заглушила последний вопль. Поток жидкости увлек тело к бассейну, превратив несчастного в кошмарнее варево.
Увлеченный произнесение магических заклинаний, Имхотеп вряд ли даже обратил внимание на происшедшее. Он внимательно следил за черной жидкостью, плавно взбиравшейся по стенкам сосудов с внутренностями. Через короткое время потоки жижи начали постепенно втекать внутрь драгоценных емкостей...
Ставшие черными, сосуды завибрировали и зашатались, а из одного даже послышалось ритмичное биение ожившего человеческого сердца.
Сердце Анк-су-намун забилось снова!
Белки вытаращенных глаз Имхотепа покраснели, зубы по-звериному оскалились, когда он наблюдал, как черные вязкие щупальца заструились но резным барельефам скарабеев и кобр, разлились по о6сидиановой поверхности алтаря и устремились к неподвижному телу, книга Мертвых сама потянулась вверх из рук Верховного жреца и повисла над Анк-су-намун. Таинственная жидкость тем временем покрыла уже всю фигуру бывшей наложницы, обволакивая сладострастные изгибы ее тела, превращая его в подобие черной блестящей статуи...
В завершение чудесного превращения жидкость, подобная ожившей ртути, начала словно бы всасываться во все отверстия и поры мертвого тела. Казалось, что плоть сама стремится поглотить покрывавшую ее жидкость, и вскоре залитый ею поп совершенно очистился. Черная жижа исчезла без следа.
Прекрасное обнаженное тело, распростертое на алтаре, впитавшее в себя невероятное количество таинственной субстанции, лежало спокойно и неподвижно, как и полагается мертвецу. Затем оно задрожало.
Имхотеп внимательно наблюдал за процессом.
Тело содрогалось и завязалось в конвульсиях, что говорило о том, что заклинания подействовали.
– Вернись ко мне, Анк-су-намун, – прошептал Имхотеп, и эти слова уже не являлись частью заклинания. – Вернись но мне...
Так неожиданно, что жрецы внезапно прервали свое пение и даже сам Имхотеп вздрогнул, глаза Анк-су-намун широко раскрылись.
Она ожила.
Верховный жрец осторожно погладил возлюбленную но щеке, и их глаза встретились. Она молчала. Говорить она еще не могла. Душа Анк-су-намун возвратилась из Царства Мертвых, по для полного ее физического воскрешения извлеченные из тела органы должны были вернуться на свои места. Для этого требовалось сделать последний, самый ужасный шаг.
– Ты не почувствуешь боли, – нежно произнес Имхотеп.
Хотя неподвижное лицо его возлюбленной ничего не выражало, глаза, казалось, говорили: «Делай то, что должен сделать, любовь моя. Делай все то, что ты должен сделать... »
Имхотеп, положив Книгу Мертвых на ладонь одной руки, другой принялся совершать пассы, вызвав даже у жрецов изумление его силой. Сосредоточив все свое внимание на том, что он должен был совершить сейчас. Имхотеп извлек из-под черного плаща ритуальный кинжал. Его темное лезвие, широкое у рукояти и сужающееся и концу, было настолько острым, что одно легкое прикосновение к нему грозило парезом.
Выражение лица Имхотепа, на котором отражались обуревавшие Верховною жреца эмоции и, вызвало оторопь у его приспешников. Высоко подняв кинжал, напоминающий змеиный зуб, и стиснув его рукоять так, что побелели пальцы. Имхотеп бросил взгляд на свою возлюбленную. В ее широко распахнутых глазах он прочел немое согласие женщины на то, чтобы погрузить сверкающее лезвие в ее восстановленную нежную плоть.
После того как органы Анк-су-намун будут помещены в ее тело, оно полностью вернет себе свое физическое совершенство. Не останется ни шрамов, ни следов от кинжала Имхотепа и от того лезвия, которым сорок дней назад она оборвала свою жизнь. Кипящая внутри ее тела черная жижа окажет свое магическое воздействие и завершит полное исцеление Анк-су-намун.
Под возобновившееся монотонное пение жрецов сердце Анк-су-намун, помещенное в сосуд, билось все сильней и ритмичней, словно предчувствуя. что уже недалек тот миг, когда оно окажется на своем месте в прекрасной груди женщины. Своей пульсацией оно словно задавало ритм заунывному пению. Глаза Имхотепа вновь обратились к книге, лежащей на левой ладони. Он держал кинжал, готовый пронзить грудь женщины, а голос Верховною жреца, произносящего последние строки заклинания, срывался почти на крик, заглушающий и пение жрецов, и удары ожившего сердца...
И тут, неожиданно, заполняя шумом своего вторжения все обширное пространство пещерного храма, явились они. Преодолевая по несколько ступеней за раз, скатываясь по ним, издавая громкие воинственные вопли, ворвавшаяся толпа яростных татуированных воинов окружила место проведения ужасною ритуала.
То были медджаи!
Словно полчище саранчи, они заполнили все вокруг. И прежде чем рука Имхотепа с зажатым в ней кинжалом опустилась, он был схвачен сразу несколькими мускулистыми руками. Стальные пальцы сжали его запястья, вырывая книгу и не давая опустить кинжал. Имхотеп издал ужасный вопль, когда предводитель медджаев, ногой в тяжелой сандалии, с хрустом, словно панцирь жука, раздавил драгоценный сосуд с бившимся внутри сердцем Анк-су-намун. Крик отчаяния Верховною жреца заметался под мрачными сводами. Эхо постепенно затихло.
Сердце Анк-су-намун замолчало навсегда.
Когда живые ткани сердца, словно мякоть перезрелого плода, брызнули из-под сандалии медджая, произошло нечто настолько быстрое и невероятное, что впоследствии те, кто остался в живых после нападения на тайный храм, не могли с уверенностью сказать, случилось ли все это на самом деле или привиделось в темноте, озаренной неверным светом факелов.