Хвост коровы — это все, что мы не можем понять; все, на что мы не способны. Это наше желание постичь дзэн, которое порождает наша личность и, в частности, интеллект. Лишь целое может познать целое, но интеллект, самая человечная часть человека, выдвигает неразрешимую проблему и никогда не достигает успеха в ее решении. Можно сказать, что хвост коровы выталкивает корову в мир света и свободы, но сам остается во тьме. Этот случай, тридцать восьмой по счету, должен быть последним в сборнике, но возможно при этом все станет слишком очевидным. Христос умер за нас на кресте, Сократ выпил яд, Будда постился и медитировал, пока от него остались лишь кожа Да кости, но хвост и ныне там. Какая замечательная вещь — этот хвост!
Если даже в спешке,[168] посмотрев одним глазом,[169] ты можешь сказать ключевое слово,[170] ты выполнишь четыре обязательства и сможешь приходить на помощь в трех бхавах.[171] Если же ты не можешь этого сделать, подумай о хвосте, и тогда ты все сможешь.
Здесь Мумон говорит нам, как протянуть хвост через окно, потому что во сне и в басне сделать это не удается. Торо пишет в своем «Дневнике»
Извлекай из своих сожалений как можно больше. Никогда, не подавляй в себе грусть, а заботься о ней, лелей ее, пока она не приобретет самостоятельного, целостного значения. Глубоко сожалеть означает жить внове.
Таким образом, Мумон призывает нас непрестанно медитировать на коровьем хвосте.
В чем смысл жизни? Мумон говорит нам, что он не в просветлении, не в уходе на Небеса, не в выполнении воли Господней, не в проявлении красоты, истины и любви к ближнему, не в поисках счастья, а в том, чтобы добром отвечать на добро, чтобы спасать людей от греха дуалистического мышления. Отвечать добром на добро — это буддизм, спасать от дуализма — это дзэн, а вместе получается дзэн-буддизм, причем хвост является промежутком между словами «дзэн» и «буддизм». Хвост — это интервал между идеалом и реальностью.
Здесь снова комментаторы теряются в догадках. Иноуэ говорит, что не корова, а хвост, символизирующий страсти, приводит к тому, что человек попадает в Ад. Дзимбо считает, что первая строка говорит о попадании в Пустоту, а вторая — об ошибке материализма. Другие комментаторы приводят еще более нелепые объяснения. Но скорее всего в этом стихотворении Мумон ставит нас перед двумя крайностями, которые нас не устраивают, тогда как хвостик по-прежнему виляет в двух последних строках. Если это так, то мы можем сделать следующий вывод. Мы должны жить между относительным и абсолютным, в том и другом одновременно. Наша жизнь такова, что это возможно и фактически делается каждый день. Но вопреки этому и в дополнение к этому у нас есть вечное «почему» и вечное «откуда» — вопросы, на которые мы никогда не получим ответов.
Случай XXXVIX. УММОН И ОШИБКА
Уммона мы уже встречали в случаях XV (Уммон учит Тодзана), XVI (Уммон и монашеская мантия) и XXI (Уммон и палочка-подтирка). В этом случае мы видим также Сисина и заочно Тёсэцу. Сисин принадлежал к ветви Орю дзэнской секты Риндзай и был духовным сыном Майдо Сосина (1025–1100). После долгих странствий по всей стране он поселился в храме и начал активно проповедовать дзэн мастера Орю. История его просветления во время учебы у Майдо выглядит так:
Майдо показал кулак и сказал: «Назови это кулаком, и ты отвергнешь его духовную природу. Не называй это кулаком, и ты отворачиваешься от фактов. Что ты теперь скажешь?»
Сисину потребовалось два года, чтобы ответить на этот вопрос. Тёсэцу Сюсай, автор стихотворения, которое начал было цитировать монах, достиг просветления в присутствии Сэкисо, которого Тёсэцу посетил по совету Дзэнгэцу Дайси.
Сэкисо спросил у Тёсэцу:
— Как тебя зовут?
— Моя фамилия Те, мое имя Сэцу, — ответил Тёсэцу.
— Не имеет смысла стремиться к мастерству. Скажи мне лучше, откуда ты, пришел? — спросил Сэкисо, и Тёсэцу внезапно достиг просветления.
Он выразил свое просветление в следующем стихотворении:
Первые четыре строки относительны и выражают здравый смысл. Последние четыре строки парадоксальны и выражают истину.
Однажды монах задал вопрос о стихотворении, которое начинается словами «В каждом из бесчисленных миров…», но не успел он закончить первую строку, как Уммон перебил его:
— Разве это не слова Тёсэцу Сюсая?
— Да, это его слова, — ответил монах.
— Ты оговорился, — сказал Уммон.
Впоследствии Сисин рассказал эту историю и спросил:
— Скажите мне, как монах оговорился?
Эта оговорка составляет суть данного случая. Дзимбо считает этот случай банальным, а остальные исследователи, кажется, сошлись во мнении, что Христос не должен был цитировать Ветхий Завет, а Конфуций — Книгу Песней. Если монах и совершил ошибку, то не в том, что пытался продекламировать наизусть стихотворение, а в том, что вообще родился. Уммон, подобно многим (но не всем) умным людям, был очень нетерпелив и перебил монаха, возможно, очень грубо. Так, как Уммон поступил с монахом, следует поступать с девяносто девятью процентами людей в церквах и храмах. Пусть идут в бильярдные и дансинг-холлы, где никто их не будет перебивать.
Эмерсон говорит, что использовать слова другого человека так же трудно, как изобретать свои собственные. Великая ошибка людей в том, что они любят выставляться. Монах хотел похвастать своим просветлением, а на самом деле показал обратное. Слова составляют человека, и хотя весь язык построен по принципу подражания, каждое слово, которое мы говорим, следует изобрести снова. Имея в виду Уммона, а не монаха, Торо говорит:
Слова некоторых людей, брошенные с силой, пристают к нам, как репей.
Если в этом эпизоде ты постиг безупречный метод Уммона и знаешь, в каком месте монах оговорился, ты можешь учить людей и богов, но если ты все еще не выяснил суть этого вопроса, ты не можешь спасти даже себя самого.
Учитель — это опустошенный человек. Он никогда не говорит на жаргоне, его не интересуют «события в мире», ему чуждо желание и нежелание, приобретения и потери (его собственные и других людей). Чему он учит? Он передает людям свою опустошенность. Он опустошает других, руководствуясь глупой надеждой на то, что
Но спасать вначале себя, а затем других означает уподобляться человеку, который учится играть сонату ми мажор без диезов и дописывает в партитуру диезы только тогда, когда уже умеет играть ее без ошибок. Спасать других означает спасать себя; спасать себя означает спасать других — и не в тайном, трансцендентном, мистическом смысле, который подразумевает понимание «я есть ты», но потому, что учить, значит учиться, а учиться — учить.
168
Иероглифы, переведенные словами «в спешке», можно переводить также «вверх ногами», «падая вниз», «искажение» или «ошибка в писании».
169
Речь идет о глазе, который находится между двумя обычными глазами, о глазе истины, добра или красоты.
171
Три бхавы, три мира, или три сферы — сфера желания, сфера формы и сфера за пределами формы.