Все разговоры прекратились, только мама вздохнула ‘Ах, какие розы!’. В наступившей тишине он подошёл ко мне, несколько секунд подумал, и стал на колени, протягивая букет. Мне ничего не оставалось, как принять подношение. От этого Мэрский засиял ещё сильнее и, наконец, заговорил.
— Елена Михайловна! Лена! Леночка! Я вас… то есть, тебя, люблю, и прошу оказать мне честь стать моей женой.
Ноги у меня подкосились, и я бы села на пол, если бы Каретников не подставил вовремя кресло.
— Вы с ума сошли, — только и смогла произнести я.
— Это значит ‘да’? — с идиотской улыбкой уточнил Мэрский.
— Это значит, что я предполагаю у вас психическую болезнь.
— И совершенно напрасно! Сегодня утром я посетил психиатра, и он выписал мне справку об отменном здоровье по этой части. Вот, — он протянул клочок бумаги, и мне пришлось взять и это. — Что ты теперь скажешь?
— Соглашайся, дура! — посоветовала мне мама. — У него такие деньжищи, что нам и не снилось.
— Дура, может, и согласится, — откликнулась я. — Ему не нравятся мои ноги — какая тут может быть любовь? А справку свою пусть засунет в одно место. Знаю я, как такие справки выдаются!
— Нравятся! — пылко возразил Мэрский. — Очень нравятся! Настолько, что спокойно смотреть на них не мог. Потому и просил носить брюки. Но теперь — надевай, что хочешь!
Он подполз ко мне на коленях и впечатал поцелуй в левую голень. Прикосновение его губ обожгло меня даже сквозь колготки. Пока я разбиралась со своими ощущениями, он поднялся на ноги, протянул мне руку, чтобы помочь встать с кресла и попросил отойти с ним на пару минут в соседнюю комнату. Я, уже ничего не соображая, пошла. Ожидала от него чего угодно. И уговоров, и угроз, и попытки изнасилования, но он снова смог меня удивить.
— Лена, я не понял, что здесь делает эта старая ведьма, любительница анаши? Она же должна сидеть в тюрьме.
— За что?
— Как за что? За афёру со взяткой.
— Мэрский, ты просто кретин, — интуитивно я чувствовала, что сейчас любое оскорбление пройдёт безнаказанно. — При чём здесь она?
— А кто тогда?
— Неужели тебе Мелентий не назвал имя?
— Леночка, не тяни. Просто скажи, кто пытался спровадить меня за решётку.
— Слушай, это же элементарно. Конечно, Эвелина.
— Надо же! Я ещё удивлялся, почему старуха польстилась на какие-то жалкие тридцать тысяч. А для секретарши — да, вполне нормальный приработок. Как ты её вычислила?
Меня удивлял его интерес к подобным вопросам в такой момент, но, наверно, он просто давал мне время успокоиться и собраться с мыслями.
— Андрей мне сказал, что сумма увеличена из-за инфляции, причём по инициативе ведьмы, то есть, Эвелины. А губернатор заявил, что пособие увеличено по требованию Андрея. Ни тому, ни другому врать незачем. Так что единственный, кто мог провернуть эту индексацию — Эвелина.
— А зачем?
— Минимальная сумма взятки за сделку с парком — сто пятьдесят. Это в мэрии любой скажет.
— Да, верно, — кивнул Мэрский. — Но почему нельзя было использовать это ‘пособие’ за два месяца?
— Она спешила. Губернатор мог подать в отставку в любой момент, и тогда для неё всё кончено.
— Мне её даже немного жалко. Но это не значит, что я намерен её спасать. Ладно, Лена, пойдём к гостям.
Когда мы вернулись в комнату, все почему-то зааплодировали.
— Ну, Леночка, что ты ответила на предложение? — поинтересовался не в меру весёлый Каретников.
Аплодисменты утихли, все выжидающе уставились на меня.
— Ответила, что подумаю над этим. Когда-нибудь.
Почему-то мою фразу все восприняли как согласие. Нас стали поздравлять, кто-то открыл коньяк и шампанское, и понеслась череда тостов в нашу честь. Я категорически отказалась пить, и из этого мгновенно сделали вывод о моей беременности. Теперь пили уже не за помолвленных, а за их будущего ребёнка. Мама на меня обиделась, она считала, что о беременности дочери должна была узнать первой. Супруга губернатора завалила меня советами по выбору памперсов. Каретникову срочно понадобилось подобрать имя для предполагаемого внука или внучки. У мамы оказалось своё мнение по этому вопросу, и они поругались.
Я чувствовала себя, как в сумасшедшем доме. Особенно раздражали рассуждения старухи о памперсах. Последним младенцем, которого она хотя бы теоретически могла нянчить, был некий Юра, нынче спрятанный от неё в далёкой Британии. Это даже если считать, что она лично его пеленала. С тех пор прошло полтора десятка лет, так что все знания о современных памперсах она могла почерпнуть только из телерекламы. Хотя, в её возрасте, да с такими вредными привычками… Нет, вряд ли, не могло у неё всё зайти так далеко. Да и для взрослых — совсем другие памперсы.