— Вы пытаетесь сказать, что она потеряла интерес к сексу?
— Потеряла, говоришь? Да ей там всё порезали к чертям собачьим, дошло? Вместе с опухолью из неё вырезали женщину! Ту страстную женщину, на которой я когда-то женился. Вот что я потерял, а виновные за это так и не ответили. Ни за это, ни за остальное!
Губернатор налил и выпил две рюмки подряд, и я удивилась, как при таком количестве коньяка, да ещё и без закуски, до сих пор в сознании, более того, говорит связно и внятно. Наверно, сказывается длительная практика, хотя я слышала, что алкоголики со стажем валятся с ног чуть ли не от капли спиртного.
— А вы не пробовали нетрадиционный секс? — поинтересовалась я. — Раз уж ваша любимая лишилась возможности заниматься традиционным.
— Да что ты о себе возомнила? Какое право ты имеешь спрашивать меня о таком? Я тебе кто, дружок любезный? То, о чём ты говоришь — не предусмотренная природой мерзость, которая для меня неприемлема! Это для вас, нынешних, нет никаких запретов, а я — человек старой, ещё советской закалки! Таких сейчас уже не делают!
А измена для человека старой закалки, стало быть, приемлема. Но это действительно не моё дело.
— Извините меня, пожалуйста! Я не хотела вас обидеть! Продолжайте, — попросила я, потому что он замолчал. — Что было дальше?
— Дальше? Случайно встретил старую знакомую, с института её не видел, ну, и…
— Понятно.
— Что тебе понятно? — взорвался губернатор. — Три года я терпел! Три года!
Мне хотелось изречь какую-нибудь колкость, вроде того, что это неслыханный подвиг, но тогда он наверняка прекратил бы разговор. А я ещё не выяснила и десятой части того, что мне нужно. Пришлось резко сменить тему.
— У вашей жены — рак, дочь, насколько я знаю, тоже умерла от рака, и любовница — точно так же. Я бы сказала, странное совпадение.
— Совпадение? Никакое это не совпадение! Это самое настоящее массовое убийство! По большому счёту, преступление против человечества! Но к ответу никого не привлекли. И не привлекут, я думаю.
Он сидел, опустив голову, роняя слёзы на стол. Он даже не выпил уже налитую рюмку. А я снова ничего не могла понять. О каком убийстве может идти речь, если женщины умирали от рака?
— Не понимаешь? — овладев собой, осведомился губернатор с горькой улыбкой. — Я тебе сейчас всё объясню. В моём родном городишке, чёрт бы его побрал со всеми потрохами, сразу после войны построили химкомбинат. Точнее, построили только здания, а оборудование привезли из Германии. По так называемой репарации. Знаешь, что это такое?
— Конечно. Я же и бухгалтер тоже, не только ведьма. Возмещение ущерба.
— Вот именно. Возместили, сволочи, так уж возместили! Наши привезли не всё оборудование, а только то, что изготавливать здесь дороже, чем везти оттуда. Очистные установки оставили немцам, для нашего комбината сделали сами. Всем они были хороши, кроме одного — не очищали. Выбросы на мужчин не действовали, да и на женщин далеко не всех, но уровень поражения раком матки превышал средний по Союзу раз в двадцать, если не больше. Модернизировать очистные никто не брался, потому что неизвестно, от чего именно нужно очищать. А остановить комбинат нельзя — он выпускал стратегические материалы.
— Какие? — мне и вправду стало интересно.
— Секретные, вот какие! Поняла? А потом, к концу перестройки, на стратегические интересы страны всем уже было наплевать. Целью стала прибыль, мать её! Но и это ничего не изменило. Очистными заниматься невыгодно, это расходы, а разве капиталист хочет расходовать? Но хозяев мы бы как-нибудь смогли переломить через колено. Есть способы! А вот что делать с самими горожанами?
— В каком смысле? Зачем с ними надо что-то делать?
— Затем, что они чуть ли не поголовно против закрытия комбината! Это градообразующее предприятие. Там чуть ли не в каждой семье кто-нибудь работает если не на самом комбинате, так на предприятиях-смежниках. Закрой его — и город мёртв! Нет работы, нет поступлений в городской бюджет, нет торговли, да ничего нет! Хлебозавод, швейная фабрика, которая сама на ладан дышит уж который год, и парочка вузов город не вытянут. И люди, понимая это, предпочитают умирать в мучениях, чем жить нищими. Хотя, зарплаты там и так нищенские, но без них ещё хуже. Вот я и сбежал позорно, пытаясь хотя бы доченьку мою спасти. Но не смог, проклятый химкомбинат и здесь до неё дотянулся!
Сигарета в его руке давно погасла, он больше не пил, сидел почти неподвижно, глядя куда-то далеко за пределы своего кабинета, и голосом, в котором чувствовалась раздирающая душевная боль, рассказывал не столько мне, сколько самому себе.