Радист размышлял об увиденном за сегодня. Москвичи думали, что они мучаются в застенках своего метро. Но на самом деле их жизнь для минчан показалась бы раем. В Москве был голод, но только на самых неблагополучных станциях. Там люди жили, пока их не убьют или они не умрут от старости или болезней, и не должны были в юном возрасте подыматься в радиоактивное пекло. Там были палатки, которые можно было считать настоящим домом. Там не было агрессивного леса с его лесниками под боком. Там радиация не проникала на станции и не было столько мутантов. Там не надо было по достижении смерти идти на верную медленную и мучительную смерть в радиоактивное пекло. Там не женились дети, чтобы быстрее получить от недолгой жизни всё, что она может дать, и уйти в Верхний Лагерь.
Ему хотелось вернуться домой в Полис. Там его не любили, но там была безопасность, сытость и не надо было видеть горе и страдание этого народа, не нужно было видеть этих мутантов.
Его размышления плавно переходили в дрёму, сопровождавшуюся кошмарами. Он один продирался в туннеле по местному лесу. Кругом на побегах растения висели полуистлевшие, мокрые и вонючие трупы людей в форме Четвертого Рейха. За ним гнались лесники, преследуя своим улюлюканьем. Он уже чувствовал? как у лесников раскрываются шишки и оттуда выпархивают смертоносные побеги растения. Его вот-вот достанут. Лес начал его обхватывать побегами за ноги и за руки и при этом лес шептал девичьим голосом:
– Мой миленький, мой хороший…
Побеги совсем сковали его тело, он не мог шелохнуться и тогда один побег стал проникать в рот Радисту, коснулся его языка. В этот момент Радист открыл глаза и чуть не закричал. Он сразу не понял, в чём дело, а когда понял, то грубо отстранил от себя девичье тело. Перед ним была малолетняя вдова Катя, которая целовала его. Она была совершенно голая. Радист ошарашено спросил:
– Ты чего?
Катя настойчиво схватила его руками за голову и пыталась залезть на него:
– Не бойся, мой миленький. Со мной можно, как захочешь, и я могу сделать, как захочешь, только люби меня, только не прогоняй.
У Кати был сильный запах пота, немытого тела и прокисшего молока, женского молока. Радисту стало противно и одновременно стыдно от осознания того, что его могут сейчас увидеть уновцы. Он снова оттолкнул Катю со словами:
– Уходи, Катя, уходи. Я не буду этого с тобой делать.
– Но почему? Ты ведь не знаешь, как я могу! Я же больше ничего не прошу от тебя. Только возьми меня.
Она пыталась схватить Радиста руками между ног и он уже и вправду собирался закричать. Но тут услышал знакомый голос Светланы, открывшей «дверь»:
– Катенька, уходи отсюда. Гость же сказал, что тебя не хочет. Иди, там твои дети.
Внезапно Катя разрыдалась и истерично начала причитать:
– Да что тебе мои дети? У тебя же своих нет! Что вы все на мне крест-то поставили. За что мне наказание такое!
Последние слова она почти кричала и выбежала из палатки, громко и уж совсем по-детски всхлипывая.
– Можно войду? Да ты не бойся, я приставать к тебе не стану. И не думай, что я подслушивала, просто моя квартира рядом.
– Да ладно, входи… Чего это она?
– Решила тебя соблазнить. По нашим законам, если она от тебя забеременеет, ты будешь вынужден на ней жениться. А так, бедняжке, мало что светит. Мужиков-то у нас меньше, чем баб. Кто её с двумя детьми, да такую несимпатичную возьмёт… Ладно, пойду я.
Тяжелые мысли, посещавшие его до кошмара, с тройной силой навалились на Радиста. Но в этот раз, видимо от перегрузки, мозг отключился и Радист заснул.
«Атас! К оружию! Удар с Юга!». Сначала Радист подумал, что это снова какой-то кошмарный сон, но всё-таки вскочил, схватил свой АКСУ и высунул голову из квартиры.
На станции царил хаос. Сотни партизан, включая детей, бежали в разных направлениях. Почти у каждого в руках были арбалеты, копья и ещё какие-то предметы. Создалось впечатление, что всех охватила паника, но уже спустя минуту это впечатление исчезло. Радист подошел к группе уновцев. Москвичи недоуменно смотрели на происходящее, сжимая оружие в руках, Они не понимали, что происходит.
Видимо Партизаны ожидают какого-то нападения со стороны южных туннелей. Радист не узнавал тех заморенных, убогих оборванцев, какими они ему представились вчера. Это были воины. За считанные минуты они встали в боевые порядки, защищая свою станцию от приближающегося неведомого врага.
Отсутствие стрелкового и, тем более, автоматического оружия заставило местную цивилизацию принять на вооружение и модифицировать средневековые методы боя. На платформе и над помостами со стороны южных туннелей Партизаны расположились плотными полукольцами, вогнутыми внутрь станции. Каждое из полуколец состояло из семи линий защитников. Первую линию составляли лежащие стрелки с арбалетами, вторую -сидящие на полу, третью – стоящие на коленях, четвертую стоящие в полный рост, пятую, шестую и седьмую – стоящие на скамьях разной высоты. Таким образом, линия обороны Партизан представляла собой ощетинившуюся арбалетами живую наклонную стену. В сторону каждого из туннелей было направлено около сотни арбалетов, что позволяло метать во врага тысячи арбалетных стрел в минуту. Впереди каждого из полуколец были подняты закрепленные на шарнирах и поддерживаемые тросами высокие щиты, обитые жестью. Каждый из Партизан, задействованный на этой линии обороны, целился в невидимого врага, прячущегося за щитами.
В какой-то момент щиты упали и в то же мгновение хлопки срабатывающих арбалетных пружин слились в один громкий рокот. Радист со своего места видел только один из туннелей. В тот момент, когда щиты опустились, на расстоянии метров семидесяти вглубь туннеля, луч прожектора выхватил крупный силуэт, но уже спустя мгновение щиты снова поднялись, а Партизаны стали спешно перезаряжать арбалеты.
Пока первая линия обороны отражала нападение, в метрах десяти за неё формировалась вторая, которую составляли женщины и подростки. У каждого из них в руках тоже были заряженные арбалеты, правда меньших размеров.
Десяток мужчин и женщин с копьями и около полутороста совсем маленьких детей – тех, кто еще не мог держать в руках оружие, собрались в северной части станции. Эта группа, видимо, должна была покинуть станцию, если враг окажется сильнее.
Радист решил обратиться к Дехтеру с предложением тоже принять участие в бое, но в этот момент раздался голос Командира Партизан: «отбой учебной тревоги».
Партизаны, как не в чем не бывало, стали расходиться со своих боевых позиций.
3.5.
Утром вернулся Кирилл Батура – Командир Нижнего лагеря Партизан на станции Тракторный завод. Он ходил в Центр по какому-то важному делу, на момент пришествия уновцев его в лагере не было.
Дехтер и Рахманов были приглашены на встречу к Командиру. «Апартаментами» командира являлось небольшое служебное помещение, относительно чистое. Убранство кабинета составляли стол, несколько стульев, три шкафа с какими-то папками и книгами. На столе, как раз над креслом Командира, был подвешен на ремень АК, видимо Командиру и принадлежавший.
Командиру на вид было лет сорок – он пользовался правом долгожительства в отряде. Хотя возможно он был намного моложе – старили его борода, лысина и красные глаза.
Было видно, что Командир рад встрече и вместе с тем чем-то озабочен. Он сразу же вышел из-за стола, подошел к вошедшим и поочередно схватив руку каждого, двумя своими костлявыми руками долго её тряс, приговаривая:
– Очень рад, товарищи, очень рад встрече, Кирилл Батура, местный Командир.
Он не подал виду, что его смущает маска на лице Дехтера – видимо ему уже сообщили Партизаны о странности уновского офицера.
– Вы извините за те временные неудобства, которые Вам были причинены в Верхнем Лагере. Знаете ли, у нас тут очень неспокойно в Муосе. Я уже распорядился – оружие вам сейчас же вернут.
С этими словами на лице Батуры проскользнула тень невыносимой тоски, но потом он оживился и снова заговорил: