Час на сборы это было слишком много для Игорька. Собирать ему было нечего, прощаться не с кем. Он подошел к своему учителю, который, как всегда, сидел в мастерской и рассматривал близорукими глазами старый аккумулятор, надеясь каким-то образом переложить свинцовые платины, чтобы он снова заработал. Игорек в двух словах рассказал ему о том, куда идет. Как не странно, радиомастер выполз из своей нирваны дум о прошлом. Он не стал охать, не стал отговаривать или произносить пафосные речи. Но все-таки этот дядька как-то необычно засуетился. Схватил какой-то потрёпанный портфельчик, стал собирать туда инструмент. Игорек заметил, что руки старика трясутся. Он не жалея ссыпал в портфель отвертки, припой, коробку с редкими деталями. Когда он засунул в портфель старый, но единственный рабочий тестер, Игорек не выдержал:
– Степаныч, а как же ты, без тестера?
Степаныч нервно усмехнулся:
– А я языком проверять буду…
Затем он сбросил с полки несколько томиков по радиоделу и достал самый, на его взгляд, понятный, и тоже его засунул в битком набитый портфель. Потом задумался и сказал:
– Жаль, что я старый такой. Я б с тобой пошел.
Игорь взял из рук радиомеханика портфель. Тот смотрел не то ему в глаза, не то мимо него. Может, он вспоминал своего сына, а может просто думал, не забыл ли чего вложить. Игорьку безумно захотелось обнять этого человека, но он постеснялся, повернулся и пошел. Он чувствовал, что радиомеханик еще долго смотрел ему вслед….
1.5.
Радист шёл шестым в группе. Они направлялись к заброшенной станции, которая являлась учебным лагерем ля спецназовцев и сталкеров. Его товарищи по группе сначала категорически отказывались принимать Игорька. Ему открыто объявили, что он – даже не слабое звено в цепи, а просто-таки «разрыв». Но потом смирились с ним и даже решили, что спецназовца не гоже называть «Игорьком», и дали ему прозвище Радист. Радисту дали АКСУ, три рожка патронов, две ручные гранаты. Кроме того, на спину ему водрузили тяжелый мешок с провизией. Радист еле шёл. Он видел, как его товарищи несут такие же по объёму мешки, но нагруженные тяжёлыми боеприпасами, и стыдил себя за слабость.
Группа состояла из двадцати пяти человек. Старшим группы был назначен Дехтер – молодой, широкопоплечий капитан. У него не было левого глаза; левые щека и скула были изуродованы жуткими рубцами. Он был легендой Полиса.
В одной из вылазок в библиотеку, на ведомую «Дехтером» группу из четырёх человек, напало полчище библиотекарей. Пока они, отстреливаясь отходили, закончились боеприпасы. Уже на выходе из библиотеки, один из сталкеров, новичок, споткнулся. Три библиотекаря кинулись к нему, готовые разорвать. «Дехтер», приказав остальным уходить, бросился на помощь к товарищу. Одному чудовищу, которое уже вцепилось клыками в шею молодого сталкера, он раскроил голову ударом приклада, второму всадил в голову штык-нож. Но в это время третий прыгнул на него и с размаху ударил лапой по лицу, разорвав резину противогаза с плотью лица. Пока монстр замахивался для второго удара, «Дехтер» проткнул ему автоматом живот (это какой же силой надо обладать, чтобы вбить ствол АК в брюхо библиотекаря!). В холл библиотеки уже набились подоспевшие библиотекари. Но не то испугавшись чудовищной силы человека, не то в знак уважения к нему, они оставались на местах, пока «Дехтер» поднял на плечо раненого сталкера и, шатаясь, вышел из библиотеки. Это был единственный известный случай успешной рукопашной схватки с библиотекарями.
Врачи Полиса не смогли спасти глаз храброму сталкеру, да и лицо зашили кое-как. Увидев впервые после бинтов свой отражение в зеркале, «Дехтер» долго пил. К своей девушке он не вернулся и потребовал, чтобы в лазарет она к нему не проходила. Она пару раз передавала ему записки, утверждая, что, якобы, любит его не за лицо. Но уже через неделю она ушла в палатку к более симпатичному пограничнику. После этого Дехтер был постоянно в спецназовской маске с прорезями для глаз. Только в присутствии близких друзей из своей команды он снимал маску.
Радист, понятное дело, не был близким. Дехтер лично взялся «объяснить» это Радисту. Он отказывался, в отличии от своих подчинённых, называть его Радистом или даже по имени. Дехтер ненавидел фашистов, потому что в стычке с ними когда-то погиб его старший брат. Кроме того, для Дехтера Игорёк был слабым необученным щенком, который мог подвести всю команду. Роль Кудрявцева в этой экспедиции Дехтеру объяснили, но он считал это ошибкой и категорически заявил Совету, что не доверяет фашистам. Говорил, что раз минчане прислали сигнал, значит у них есть чем его присылать, а брать с собой лишнюю обузу в столь опасную экспедицию – это ставить всю операцию под угрозу провала.
Кто-то из Высших военных заявил Дехтеру, что выбирать состав участников – не его роль. Дехтер что-то буркнул вроде: «Потом не обижайтесь..» и при первой встрече с Игорьком безаппеляционно объявил ему:
– Ты – говно! У тебя есть только один способ выжить: признай, что ты – говно и проваливай!
Игорёк промолчал.
У них было две недели на подготовку к миссии. В то время, как остальные члены группы занимались стрельбами, изучали тактику боя в замкнутом помещении и на открытом пространстве, мастерство владения холодным оружием и азы приемов рукопашного боя, Дехтер заставлял Радиста часами таскать рюкзак с кирпичами, бегая от станции к станции, подгоняя при этом его пинками. В качестве «отдыха» Игорю разрешалось приседать и вставать с тем же рюкзаком. Когда он не мог приседать, ему разрешалось скинуть рюкзак и ползти, подгоняемым ударами шомпола по спине, ягодицам и ногам. Занятия длились с утра до обеда. С обеда и до вечера. Радист поклялся себе, что от него никто не услышит ни звука за время тренинга и он сдержал данное себе слово. Только губы распухли от постоянного закусывания.
Но самое страшное было вечером:
– Эй, говнюк, ползи сюда, я тебе колыбельную спою.
«Колыбельной» Дехтер называл спарринг с Радистом, который длился до тех пор, пока Радист не терял сознание. Причём во время спарринга Дехтер дрался только одной левой рукой, а Радисту разрешалось драться и руками и ногами, хотя это ему мало чем помогало. Он, как заводной чертик, десятки раз кидался на Дехтера и после каждой стопудовой оплеухи отлетал на несколько метров. Сквозь кровавый туман он слышал громоподобных хохот Дехтера и злые слова:
– Ну что, недоносок, как «колыбельная»? Спать не хочется?
А потом не так сурово:
– Просто скажи: я – говно. И иди с Богом.
Радист молча подымался, шёл к Дехтеру или полз на карачках лишь для того, чтобы получить очередную оплеуху левой ладонью. В конце-концов он уже просто не мог подняться и лежал прямо на шпалах в туннеле, где они занимались.
Просыпался он всё там же шпалах, от очередного пинка Дехтера:
– Харэ дрыхнуть, говнюк. На, пожри и запрягайся.
И всё начиналось сначала.
В конце второй недели занятий, во время обычной «колыбельной», что-то пошло не так. Когда Радист лежал придавленный очередной пощечиной и обнимал рукой рельс, сквозь кроваво-болезненную пелену он услышал гогот Дехтера:
– Ну что, ублюдок фашистский, скажи: я – говно, я – недоносок фашистской суки, и проваливай…
В голове что-то щёлкнуло. Кажется, Дехтер ещё никогда так не высказывался. Он тихо поднялся. Боль и усталость отошли. Не понятно, что у него было на лице, но Дехтер насмешливо произнёс:
– О-о-о! Ща-а-ас будет что-то интересное.
Радист видел перед собой ненавистную чёрную спецназовскую маску и желал только одного, чтобы на ней проступила кровь. Он подошёл ближе. Левая рука Дехтера, как праща с лопатой на конце, начала приближаться. Всё было, как в замедленном кино. Он заметил руку. Но не как всегда, тупо ожидал очередного удара. Он резко отступил назад. Дехтер, все удары которого до этого достигали цели, не ожидал такого маневра. И по инерции он повернулся левым боком к Радисту. В этот момент Радист взял свои руки в замок, подпрыгнул и опустил их что было силы на голову Дехтера. Может, особого неудобства Дехтеру это не доставило, но от неожиданности он отступил ещё на шаг. В это время кулак Радиста уже нёсся к голове Дехтера и через мгновение врезался в то место маски, за которым был нос. Тут же чудовищная кувалда ударила дикой болью под левый глаз Радиста. В ту доли секунды, пока он не отключился, он понял, что это был кулак Дехтера, причем кулак его правой руки.