Уновцев, поражённых монстром, похоронили недалеко от злополучного убежища. Тело одного и оставшуюся одежду второго положили в наспех вырытую могилу и засыпали. Поверх скудной насыпи набросали бетонных обломков. Молча проследовали в вертолёт, поднялись и уже ночью полетели дальше.
Молох-II плохо помнил, как он появился. Он помнил какой-то взрыв, до которого он был частью большого материнского тела, видел образы людей и вертолёта, которые уничтожили его прародителя. Один кусок материнского тела ракетным взрывов отбросило далеко, швырнув за бетонную плиту и это спасло Молоха-II от огня. Он терпеливо исторг из себя обожжённые и размозжённые участки, округлился и терпеливо пополз по руинам, находя и поглощая мёртвые, но пригодные к потреблению, куски материнского тела. Ему предстоит многое узнать и многому научиться, но уже сейчас очевидным является одно: люди — его враги, которых надо уничтожать.
Спустя полчаса они были над Минском. В кромешной темноте город различить было невозможно, только на обзорных инфракрасных мониторах угадывались контуры строений и руин. По картинке было понятно, что Минск поражён гораздо сильнее Москвы. Уцелела лишь пятая часть строений. Город зарастал лесом. Радиоактивный фон был значительно выше, чем в Москве. Трудно было поверить, что в этом аду тоже могли выжить люди.
Они сделали несколько кругов над северо-восточной частью города, прежде, чем Бульбаш узнал широкий проспект.
Бульбаш был белорусом. В Москву приехал десятилетним мальчиком со школьной экскурсией. Он отстал от своего класса и заблудился в переходах метро, когда начали рваться бомбы. Одноклассников и учителей он больше никогда не видел. Потом он пошёл в спецназ Полиса. Его, как «коренного» минчанина и спецназовца, пригласили в миссию. Из-за основного продукта белорусов — картофеля (бел. — бульба) его и прозвали Бульбашом.
От вида мёртвого родного города на Бульбаша навалилась тоска. Воспоминания об оставшихся здесь родителях и сестрёнке не давали сосредоточиться. Да и почти все возможные ориентиры были разрушены. Наконец, он различил на мониторах широкую полосу, поросшую кустарником, уходящую в нужном направлении. Это и был проспект Франциска Скорины — главной артерии белорусской столицы. Пролетев десяток километров южнее, они увидели ещё одну широкую полосу.
— Партизанский проспект — вслух произнёс Бульбаш.
Полетели вдоль Партизанского в направлении центра города. Впереди возвышалась чудом устоявшая до сих пор вышка сотовой связи. Пожалуй, это была единственная вышка в Минске, которая выстояла. Большинство вышек были установлены на крышах строений и поэтому рухнули вместе с крышами. Эта же, почему-то, была установлена на земле и закреплена множеством тросов-растяжек, которые не дали ей свалиться.
Опустились в метрах трёхстах от вышки, на относительно свободной площадке среди руин жилых домов — подальше от посторонних глаз. Дехтер хотел было спросить у Ментала, но последний, не открывая глаз, сам ответил на ещё не заданный вопрос:
— Этот город враждебен к нам. Кругом опасность. Но в радиусе ста метров от вертолёта и по прямой к вышке я никакой опасности не чувствую.
Дехтер резко спросил:
— Что значит «не чувствую»? Опасности нет или ты её не улавливаешь.
— Не чувствую — значит не чувствую. Если что-то почувствую, я сразу сообщу.
Ментал демонстративно отвернулся, так и не открыв глаз, дав понять, что разговор окончен.
Десять спецназовцев попарно выпрыгнули из вертолёта. Радист был в паре с Дехтером. Как только он оказался вне вертолёта, его пробрала дрожь. Не от холода. Не от вида мёртвого города. Было что-то другое — явная враждебность, явная угроза, исходившая отовсюду. Сквозь резину противогаза был слышен шелест листьев и травы, хотя ветра почти не было. Казалось, что сама природа шепчет: «Уходи отсюда, ты здесь — чужой, тебе здесь — не место. Уходи, пока жив». Вдруг где-то вдалеке раздался вопль — вопль неведомого животного или обезумевшего человека. Воплю в другой стороне парировал какой-то хриплый стон. Радисту захотелось назад, в хрупкий уют и безопасность вертолёта. Но Дехтер уже делал перебежку вперёд, и Радист, пересилив себя, побежал за ним.
До вышки добрались минут за десять. Ржавое облупленное сооружение гордо возвышалось среди руин. Спецназовцы взяли вышку в кольцо, каждый заняв определённую позицию. Радист тоже хотел занять своё место в круге, но Дехтер тронул его за плечо и показал пальцем вверх, а потом ткнул пальцем в грудь себя и Радиста. Радист опешил. Ему лезть наверх? Нет, только не это. Но потом вспомнил, что разбираться в передатчике — это его задача. Он полез по непрочным металлическим ступеням-перекладинам шаткой лестницы вслед за Дехтером. Он никогда не забирался так высоко от поверхности. От высоты его мутило. К счастью уже на 10-метровой высоте они достигли площадки, на краю которой была установлена будка.