Президент давно проигрывал в голове, как это может быть. Но действительность оказалась намного кошмарней самых ужасных его предположений. Он был растерян. Надо было отдавать какие-то распоряжения, но он просто не знал: какие... и зачем. Да и подчинённые пребывали в таком же состоянии. Они просто не воспринимали действительность и не совсем понимали, что же произошло.
На следующий день, по системе туннелей, соединявших бункер с метро и иными коммуникациями подземного Минска, входившими в систему МУОСа, были направлены разведчики. Вернулись, по непонятным причинам, не все. Из докладов вырисовывалось бедственное положение. В системе МУОСа скопилось огромное количество людей, однако в результате запоздавшего оповещения тревоги, многие попали в убежища уже после взрыва — с тяжёлыми или смертельными травмами, ожогами, поражениями радиацией. Медиков не хватало. Подземные склады медикаментов и продовольствия были заполнены менее чем на треть, хотя по довоенным отчётам они должны были быть забитыми до отказа.
Уровень радиоактивного загрязнения на поверхности значительно превышал прогнозный, а установленные гермошлюзовые системы явно были бракованными. В самом метро, которое не вмещало всех спустившихся, радиация была чуть выше допустимой отметки, а в верхние помещениях системы МУОСа вообще оказались непригодными для постоянного пребывания там людей.
Разрушения на поверхности были катастрофическими, наземные коммуникации и техника были разрушены, оставшиеся там в живых люди получили летальный уровень радиации. Они сбивались в группы и пытались любыми средствами прорваться в метро и другие убежища.
Системы внутренней связи в МУОСе, опять же вопреки довоенным докладам, не были приведены в готовность, жизненно необходимые генераторы, другое оборудование в нужных количествах в подземельях не оказалось.
Мрачно выслушав доклады, Валерий Иванюк поднял нескольких чиновников — по его приказу их взяли под стражу. В их число попал и особый управляющий МУОСа Павел Удовицкий. Председатель КГБ месяца три назад делился с Иванюком оперативной информацией об Удовицком: вроде взятки берёт с тендеров на госзаказы в пользу МУОСа, и вроде бы подворовывает; и счета у его родственников открылись в Эмиратских банках, и любовница какой-то остров в далёком море выкупила. Но всё это — больше слухи, лишь повод для того, чтоб под благовидным предлогом заменить главу МУОСа. Валерий Иванюк решил тогда не спешить с выводами, а теперь уже поздно об этом жалеть.
Несколько часов ушло на обсуждение того, как жить дальше: как наладить связь между убежищами, как управлять разветвлённой системой поселений, как переписать спасшихся, организовать охрану складов, и главное: чем кормить, как лечить и где селить выживших...
Совещание закончилось уже за полночь. Президент остался в зале заседаний один. Одна из стен была увешана мониторами, передававшими изображения с камер наблюдения на поверхности и внутри убежища. Правда, большая часть экранов уже «снежили». Только одна чудом уцелевшая камера, передавала картинку с площади Якуба Коласа. Здания были разрушены, филармония пылала, на проспекте скучились горящие или уже сгоревшие автомобили. Листьев на деревьях почти не осталось, стволы многих были обуглены. Десяток людей беспомощно толпились у входа в метро — их силуэты были видны в отблесках пожара. И кругом лежали трупы, трупы, трупы. Много трупов — тех, кто бежал в метро и не успел. Маленькая девочка, годика четыре, в светленьком платьице (совсем как его дочь — Валерия), сидела возле трупа женщины и трогала её за лицо, видимо что-то говоря, наверняка плача. Девочка уже получила смертельную дозу радиации и скоро упадёт рядом со своей мамой. Этот ребёнок — один из его народа, она умирает, и он ей не помог. Он не смог защитить десять миллионов, которые погибли, гибнут или мучительно умрут в ближайшее время. Он даже не смог спасти свою семью.
Он вспоминал, как когда-то хотел стать Президентом. Кажется, грезить властью он стал ещё в детские годы, когда и президентов-то ещё не было. Даже в школе он стремился возглавлять какие-то бессмысленные советы и собрания. Выпускные экзамены, золотая медаль, поступление в нархоз. К этому времени огромная страна развалилась, советы и собрания вышли из моды, и Валерий как бы ушёл в тень. Правда на время: пока его сокурсники «отрывались по полной» или занимались в свободное от сессий время коммерцией, он зубрил экономическую литературу, пытаясь понять, почему у них там всё так хорошо, и что сделать, чтоб у нас не было так плохо. Он мог бы остаться в столице, но следуя цезаревскому принципу, вернулся в свой посёлок, где было легче стать первым. За пару лет стал директором льнозавода, быстро обойдя других клерков — в основном дураков и алкоголиков. В первые же выборы стал депутатом, что было впрочем не трудно: просто на льнозаводе, где работало чуть ли не полпосёлка незадолго до выборов повысилась зарплата и не важно, что это было сделано за счёт очередного кредита. Парламент, новые выборы, ещё одни выборы... И вот сбылась его уже давно оформившаяся мечта — он выиграл главные выборы в своей жизни, как всегда не совсем честные. Пафосная инаугурация, присяга. Три года президентства; работа с утра до ночи. Он тешил себя тем, что работает для народа. Конечно, он обманывал себя: просто страстно хотел набрать баллов, чтобы выиграть следующие выборы. Ну и может быть хотел, чтобы им восхищались его жена и дети. Он любил, когда его фотографировали с семьёй. И фотографы плодили ракурсы с изображением смуглого брюнета, с чуть наметившейся полнотой и залысинами, но такой искренней улыбкой и умными глазами, в сопровождении очаровательной первой леди в строгом, но подчёркивающем стройную фигуру костюме, и двух одетых в трогательные белые платьица девочек. И даже это было для него лишь выгодным образом для подготовки к будущим выборам.