— Это и не люди... Чертовщина какая-то...
Что это было: чудом уцелевшая сломанная радиостанция по непонятным причинам до сих пор функционирующая таким странным образом; какой-то своеобразный мутант или инопланетянин — для всех осталось загадкой. То, что человеку и в голову не придёт сигнализировать о себе подобным образом, было очевидным для всех.
«Некрасный» радиомастер продолжил поиски, покрутил ручку настройки до упора, потом обратно до упора, ещё и ещё раз. Быстрее. Медленнее. Ничего. Ничего, кроме помех и того монотонного нечеловеческого сигнала на одной и той же частоте. В течении часа под нетерпеливым наблюдением присутствующих оба радиомастера крутили ручки, что-то подкручивали и подтягивали в самом приёмнике, и даже просто от безнадёги постукивали по выступающим деталям. Ничего, кроме странного сигнала! «Красный» радиомастер робко сказал:
— Может что-то с антенной? — хотя и сам понимал абсурдность этого. Приём сигнала однозначно шёл через антенну, а значит, антенна ни в чём не виновата.
Ещё минут пять общего молчания под шум помех из приёмника. Первым подал голос суровый военный Полиса:
— Я говорил, что это всё блеф! Сколько затрачено средств, погиб человек! И всё зря! Всё из-за сумасбродной прихоти «очкариков»!
— Мы не для себя старались, — робко заметил один из «очкариков».
— А вы теперь это расскажите мутантам, которые Пашку разорвали, и его жене с тремя детьми.
— Может попробовать что-то ещё?
— И не надейтесь! — громко гаркнул всё тот же военный. — Я буду требовать прекращения проекта и привлечения виновных к ответственности.
Распихав стоящих за ним «очкариков», многозначительно посмотрев в глаза Рахманову, он вышел из рубки. За ним вышли ещё два военных.
Долгие часы радиомеханики бороздили эфир в надежде выудить там хоть что-то. Учёные по мере исчерпания имевшихся у них запасов терпения также выходили один за другим.
В середине ночи, чекист, до этого невозмутимо наблюдавший происходящее, резко сказал «красному» радиомеханику:
— Нам пора... Потрудитесь обдумать, что вы доложите товарищу Москвину, — и вышел из радиорубки. Красный радиомеханик, рассеянно пожав руки Игорьку и своему коллеге, засеменил за своим «товарищем».
Рахманов молчал, время от времени по-детски грызя ногти. Потом вздохнул, подошёл к радиомеханику, рассеянно пожал ему руку и тихо сказал:
— Ничего-ничего, Степаныч. Ты главное не отчаивайся.
Он развернулся, и опустив голову, вышел из рубки. На Игорька он даже не взглянул.
Остались Игорь и его наставник. Они, сменяя друг друга, ещё двое суток сканировали эфир. Потом к ним в рубку зашёл один из учёных, и не поздоровавшись, сообщил:
— Правительство потребовало прекратить трату ресурсов на проект «Цивилизация». Они считают проект безнадёжным. Нам запрещено отвлекать на проект штатных работников. Вам, радиомеханик, сказано немедленно приступить к выполнению других задач. Но Рахманову удалось уговорить Правительство не ликвидировать рубку в ближайшее время. Поэтому начальником рубки назначаешься ты, — учёный кивнул на Игоря. Тот ошалело посмотрел в глаза учёного: по ним трудно было определить, вкладывает ли он в фразу «начальник рубки» какую-либо иронию.
Сначала 16-летний сирота Игорь Кудрявцев, обрадовался столь «ответственному назначению». Но потом вспомнил, что всё что ни случается в его жизни — бывает только к худшему. Он тяжело вздохнул и тупо уставился на жужжащий приёмник.
Игоря, когда он был ещё маленьким, забрали с одной из станций, на которой к не так давно к власти пришли фашисты. Он мало что помнил со своего детства. Лицо матери он не помнил. На месте лица у него в памяти всегда вырисовывался только расплывчатый полуовал. Но вот густые светло-русые волосы матери, заплетённые в две тугие косы, спускавшиеся почти до пояса, он помнил хорошо. Также хорошо он помнил чёрную униформу матери с коловратом на рукаве. Помнил её ласковые руки и её ласковый голос, когда она ему пела какие-то детские песенки. Образ матери у него никак не ассоциировался с тем портретом фашистов, который рисовали в своих рассказах ветераны Полиса. Он мог бы считать их россказни неправдой, но в одном из уголков его сознания память хранила случай, который он хотел бы забыть, но не мог.