Я еду!
Я скоро буду!
Запах вокзала стал мне частым.
Дорога, проводник, окно, соседи снизу,
Справа, белье, билеты,
Радость-грусть,
Которая, бывает, рвет надвое;
Деревья за окном, табачный дым и
Яблоко луны младое.
В раздумьях поезд.
У каждого они свои.
И только дети беззаботны и капризны.
Объединенные судьбой на миг,
Мы едем в разные края Отчизны.
Но путь домой — он самый верный
[и самый долгожданный, кстати].
И все дороги приведут к нему -
Неважно, сколько лет затратил…
Хочу, чтоб сердце стало камень
Хочу, чтоб сердце стало камень.
И чтоб недрогнувшей рукой
Рубить с плеча,
Когда оно все — пламень,
Не думая о том, что станет вдруг золой.
Быть неуместной, торопливой,
Все делать так, чтобы назло;
Не прятать дух под личиком смазливым,
А громко хохотать в лицо.
И если ненавидеть — то до удушья,
А если и любить — то до конца,
До самых адовых ворот.
Не строить из себя великодушья,
Когда бы ближнего послал на эшафот.
И научиться бы не прятать и не прятаться,
Всегда ходить с расправленной спиной.
И следует не плакать и не плакаться,
А быть мольбой,
Своей мольбой,
Утра зарей.
Идти и гнуть по жизни смело линию,
Что названа твоей.
И обращаться к людям неумело,
Вдруг полюбив так быть среди детей.
Август. 2019
Уезжая, знаю, что вернусь.
Возвращаясь, знаю, что уеду.
Этим летом уколола грусть.
Этой осенью душа была раздета.
Только снег холодный смог запорошить
Все, что на сердце расстроенною
Скрипкою играло.
Не желаю я то повторить:
Не хочу, чтоб снова взволновало.
То, как было,
То, как есть, —
Разные две вещи.
И хотелось в пустоте
Лишь родные плечи.
Долго длился переезд — мысленный,
Незримый.
Только внешне я была вся здесь,
Сердце ж отделилось.
И все нагло врут календари,
Вторит им статистика:
Месяцев понадобилось три,
Но не две недели,
Чтобы снова мне писать стихи,
Ночью, в колыбели.
Грешник когда кается, то наперво — в себе
За окном — купола,
Но под них мне не зайти.
В церкви я не прихожанин.
Мимо церкви прохожу,
Дивясь изразцами.
Восхищаюсь красотой, позолотой башен.
Недовольна рясами да еще — попами.
Золотом покрыты мантии, одежды.
Так уж много лет подряд,
Было так и прежде.
Но ведь Бог живет в сердцах!
Это ли не значит,
Что все действия в церквях
Совершаются и там,
Где мы душу прячем?
Каждый сам себе — монах,
Праведник и грешник.
Между Богом и душой не стоит посредник.
Вера зарождается и живет в сердцах.
Грешник когда кается,
То наперво — в себе,
А потом лишь повторяется,
В церкви, при попе.
Шаль, изъеденная молью
Вдруг холодно так станет,
Невольно дрогнут плечи.
Мне хочется того же, что и всем.
С утра остался чай в стакане –
Он на столе,
За ним — окно.
И все, что за окном, — зачем?
И все, что предо мной и что внутри меня,
Что было, будет, есть, —
Все суета.
Все жизни интересы –
Давно заезженная песнь.
Все одинаково, куда ни посмотри.
Здесь — женятся,
Там — умирают,
Вот рядом только что родился человек.
Вот здесь вот лгут,
А там лишь пьют,
Не выходя годами.
Всмотритесь:
Пред вами чей-то верный друг,
Которого супруг все время изменяет.
Вот грешник.
Естественно, он кается.
Он просит извинения.
Пройдет денек –
И снова вниз покатится,
Смахнув на невезенье.
Но есть, конечно, и хорошее.
На нем ведь, говорят бабули,
Зиждится весь мир.
…
Но чай остыл и стал невкусный, горький.
Он обратился в яд за полчаса.
Лишь шаль, изъеденная молью,
Покроет плечи,
Воскреся.
Долетают волны мне других
Хочешь — вообще молчи.
И взгляд свой тоже можешь спрятать.
Но мысли тайные умчи,
Чтоб мне не захотелось плакать.
Ты открываешься другим лишь в мере той,
Которую ты сам же выбираешь.
Смешной!
Так много вас таких,
Которых так легко читаешь!
Не знаю, как то объяснить.
И только чувствую:
Какими-то ветрами