Наблюдая за цикадами, мы задержались в поле и прибыли в город позже времени, условленного с Константином Евстратьевичем для домашнего концерта. Сегодня на очереди была «Струнная серенада» П.И.Чайковского. В ожидании нас старичок чинно сидел на веранде дома.
— Я смиряюсь, если цикады — виновницы моего ожидания, — здороваясь, говорил Константин Евстратьевич,— Видимо, замечательны песни этих насекомых, если древние греки почитали цикад и посвятили их Аполлону.
Кроме музыки, история античного мира была большой слабостью Константина Евстратьевича.
Случилось так, что пришло время менять масло в моторе машины, сделать это нужно было, пока оно было ещё горячее и я, нарушив наш обычай, уговорил без меня начать прослушивание концерта.
Через открытое окно дома музыка была хорошо слышна и во дворе, где я занимался делами. Когда я, закончив дела, вошёл в комнату, лицо Константина Евстратьевича было сухое и недовольное.
— Знаете ли, наверное, в вашей пластинке что-то испортилось. В одном месте оркестр сопровождается каким-то дрянным и гнусным подвизгиванием. Очень жаль такую чудесную музыку!
«Струнную серенаду» мы недавно прослушивали, и пластинка вела себя превосходно. Поэтому я предложил вновь включить проигрыватель.
Прозвучали громкие аккорды торжественного вступления. Потом мелодия скрипок стала повторяться виолончелями и возвращаться к скрипкам в минорном, более печальном тоне. Затем началась главная часть в речитативном стиле чередования аккордов с отрывками взволнованного мотива. Этот мотив, напоминая вальс, развиваясь дальше, стал господствующим. Он то лился широко и спокойно, то становился более отрывистым и, когда нарастающая его мощность стала заканчиваться быстрыми аккордами, внезапно раздалась пронзительная трескучая трель цикады. Песня её неслась со стола, из букета цветов, привезённого нами. В торжественной заключительной части песня цикады оборвалась…
Так вот откуда эти звуки, огорчившие ценителя музыки! Случайно привезённая с цветами цикада молча сидела в букете, пока не раздалось определённое сочетание звуков. Быть может, это место серенады в какой-то мере было в унисон настройке звукового аппарата насекомого и действовало на него, как первая трель цикады-запевалы, невольно возбуждающей весь хор певцов. В этом почти не могло быть никакого сомнения, и мы ещё раз повторяем «Струнную серенаду», и неизменно на том же месте из букета раздаётся трель нашей пленницы.
Наши эксперименты были не особенно по душе Константину Евстратьевичу.
— Ну, знаете ли, — досадовал он, — не думал я, что у ваших цикад такие противные голоса. А ведь в древней Греции цикада одержала побуду в состязании двух арфистов.
И Константин Евстратьевич рассказал такую историю: два виртуоза Эвон и Аристон вышли на артистический турнир, и когда у первого на арфе лопнула струна, на его инструмент внезапно села цикада и громко запела. Да так хорошо запела, что за нею и признали победу.
Всё это, конечно, дошло до наших дней как сказка, но в эту сказку теперь цикада, сидевшая на букете цветов, внесла некоторую ясность. Почему не мог звук лопнувшей струны явиться как раз тем тоном, на который рефлекторно отвечал звуковой аппарат цикады. Ну, а чудесная песня цикады, севшей на арфу, и её победа — это уже красивый вымысел, дополнение к факту, достоверность которого теперь казалась вполне вероятной.
Теперь, если мне приходится слышать «Струнную серенаду» Чайковского, я невольно вспоминаю нашу цикаду и историю состязания Эвона и Аристона.
После долгих блужданий по раскалённым каменистым горам я выбрался на край долины. Отсюда, с вершины красной горы, на много десятков километров во все стороны была видна вся обширная и безлюдная Сюгатинская долина. За нею виднелась цепь гор Турайгыр. Они уходили влево и терялись в синей дымке. Справа шумела река Чилик в зелёных тугаях. За рекой громоздились причудливо изрезанные жёлтые, красные и чёрные горы пустыни. Солнце уже не жгло землю и большое, красное, потухающее садилось за скалистые горы. В воздухе стояла удивительная тишина: громадные просторы дикой пустынной долины, синеватая мгла на горизонте, угрюмые горы — всё это как будто застыло прочно и надолго.
Случается так, что во время путешествий в быстрой смене картин природы приходит неожиданно какое-то совершенно особое мгновение, когда окружающее запоминается на всю жизнь до мельчайших подробностей. Таким и был этот странный вечер.
Около речки замерцал огонёк бивака, совсем как маленькая звезда, опустившаяся на землю. До него было около трёх километров. Вдалеке чуть звякнули камешки, послышался лёгкий шорох шагов, и в распадке между редкими кустиками боялыша внизу, в долине, едва заметными точками промелькнули джейраны. Стояла такая удивительная тишина, что даже слабые звуки неслись во все стороны по широкой долине и доходили до самых скалистых вершин пустынных гор.
Солнце ушло за скалы, и вокруг ещё больше потемнело, а когда загорелась самая яркая звезда пустыни, в долине раздалось странное и незнакомое стрекотание. Без сомнения, это пело какое-то насекомое, сверчок или кузнечик. Звуки песни неслись издалека, с правой стороны, но не из тугая, окружающего речку, а из самой пустыни. Вскоре раздался другой такой же звук с противоположной стороны. В Сюгатинской долине, на её обширных просторах, по меньшей мере, на расстоянии десяти километром друг от друга, перекликались два таинственных музыканта.
Ну как не помчаться туда, вниз, к загадочному певцу. Спуск закончен, почти бегом с холма на холм, целый километр. А там! Какая она стала громкая и ещё более необычная эта странная песня! Певец где-то тут за курганчиком, совсем рядом, может быть, около чёрного кустика. Кто он такой? Наверное, большой, с длинными чуткими усами, раскрашенный в яркие цвета гор пустыни красными, чёрными, жёлтыми пятнами.
Но за курганчиком звук не громче, всё такой же и по-прежнему несётся всё откуда-то спереди, как и раньше, неослабевающий, призывный и страстный. Быть может, сейчас где-нибудь с гор, поводя усами, спускается на призывную песню немая подруга неумолчного музыканта? Но где же он сам, певец сумеречной пустыни? Ведь пройдено столько шагов, а звук всё тот же, сильный и резкий. Наконец он тут рядом, и стоит только протянуть к кустику руку…
Нет, снова обман. Музыкант ещё дальше, и так сильна его песня, что кажется, звучат все камни и корявые кустики солянок. Вот это самая настоящая песня громадных пустынных просторов, песня пустынника!
На небе давно горят звёзды, всё погрузилось в темноту, стал неясным горизонт, всюду чудится — колышутся тёмные тени и скользят по чёрным камням. А когда звук стал невыносимо громок и оказался уже не впереди, а уже по-настоящему рядом, чуть сбоку, у кустика, внезапно всё замолкло. Вот тогда наступила такая тишина, что казалось невозможным пошевелиться и тронуться с места. В это мгновение в кустике раздался лёгкий шорох и затих. И ничего не было там видно. Впрочем, что можно разглядеть при жёлтом свете спички?
Так и не удалось мне увидеть загадочного музыканта.
По небольшому гнезду ползает оса. Она заглядывает в каждую ячейку и что-то там делает. В ячейках видны маленькие светлые личинки. В тех же ячейках, что расположены снаружи и, следовательно, сделаны недавно, поблёскивают крохотные светлые с лакированной поверхностью яйца. В каждой ячейке по одной личинке или яичку. Оса прилетела проведать свой дом и сейчас кормит потомство, отрыгая каждой личинке по капельке питательной жидкости. Личинки голодны, давно ожидают свою мать и каждая из них тянется кверху, широко раскрывая челюсти, просит есть. Совсем как в гнезде какой-нибудь птицы с прожорливыми птенцами!