Глубокое ущелье Каниды протянулось с востока на запад. Вверху ущелья видны скалы и снега, а далеко внизу - широкая долинана со зреющими хлебами. Шумный ручей, бегущий по дну ущелья, разделяет два мира, лесной, занявший «сивера», и степной — «солнцепечный». Так близко друг от друга, а совсем разные там цветы, травы, птимцы и насекомые.
Степной склон спускается вниз крутыми хребтиками. И здесь тоже не всё одинаково, а самая вершина хребтика будто граница между двумя различными странами. Один склон вроде как бы кусочек почти пустыни, затерявшейся в горах Тянь-Шаня, с серой полынью терпкой и душистой, другой — как настоящая степь, разнотравная, пышная, с серебристыми ковылями. Наблюдать насекомых легче там, где растёт полынь и земля плохо прикрыта травами.
Среди полыни голубеют кисти цветов змееголовика. Их венчики, похожие на глубокие кувшинчики, свесились вниз и сразу видно, что не для всякого насекомого там в самой глубине припрятан сладкий нектар. Вход в цветок начинается маленькой посадочной площадкой, прикрытой небольшой крышей. Всё это выглядит очень удобно и будто само по себе приглашает: «Пожалуйста, присаживайтесь, дорогие гости!». За узким входом в кувшинчик располагается просторное помещение и сверху, с потолка его, как изящная люстра, свешивается пестик и четыре приросших к стенке пыльника. Отсюда идёт ход через узкий коридор в богатую кладовую.
Среди голубых цветов змееголовика звучит оркестр звенящих крыльев мух-неместринид. Эти мухи совсем не такие, как все остальные. Плотное тело их имеет форму дирижабля и покрыто густыми волосками. Большие глаза венчают голову, а длинный, как острая рапира, хоботок направлен вперёд. Крылья мух маленькие, узенькие и прикреплены как-то к самой середине тела. Неместриниды — особое семейство с немногими представителями.
Песни крыльев неместринид различны. Вот поёт самая крупная, серая и мохнатая. Тоном повыше ей вторит другая, поменьше, вся золотистая, как огонёк. Но чаще всех слышатся песни белоголовой неместриниды. Яркое серебристо-белое пятно на лбу, отороченное тёмным, хорошо отличает эту муху от других. Тело белоголовой неместриниды овальное, обтекаемой формы, как торпедка, всё нежно бархатистое, в густых сероватых поблёскивающих волосках. Она подолгу висит в воздухе на одном месте, чуть сдвинется в сторону, опустится вниз, подскочит кверху или боком, боком, будто маленькими скачками, постепенно приблизится к голубому цветку. Это не обыденный полёт, а скорее плавное путешествие в воздухе. Называется такой полёт стоячим. Он гораздо труднее обычного и требует особенно быстрой работы крыльев. И крылья неместриниды как будто пропеллеры. Они узки и очень малы, эти замечательные крылья.
Белоголовые неместриниды перелетают от цветка к цветку, и звонкие песни их крыльев несутся со всех сторон. Часто песня слышится где-то рядом и, прислушиваясь к ней, не сразу отыщешь повисшее в воздухе насекомое. Один за другим обследует неместринида цветы, останавливаясь в воздухе и едва прикасаясь к венчику хоботком. Что-то долго она выбирает подходящий цветок: уж не всюду ли выпит нектар и пусты кладовые? Но вот, наверное, из кувшинчика доносится аромат, песня крыльев повышается на одну ноту. Маленький бросок вперёд, ноги прикоснулись к посадочмой площадке, и мохнатое тельце исчезает в просторной зале, а длинный хоботок уже проник в узкий коридор и поспешно черпает запасы кладовой. Только змееголовик заставил неместриниду прекратить полёт. Открытые цветы она обычно посещает на лету, с воздуха опускает хоботок и пьёт нектар, ни на минуту не присаживаясь.
Теперь белоголовая неместринида сыта и напилась до отвала. Она висит в воздухе уже не перед цветком, а просто так и ещё громче запевает свою песню. Я навожу на неё лупу медленно и постепенно, чтобы не спугнуть. Длинный хоботок поднят кверху, и всё тело за ним находится в небольшом наклоне. Для чего это? Быть может, тут важна подъёмная сила встречного тока воздуха? Но для стоячего полёта неместриниды в этом нет необходимости и такое положение просто удобно для посещения цветов. Ведь они наклонены к земле и залететь в них можно только снизу вверх.
До чего изумительно сходство неместриниды с маленькой тропической птичкой — колибри! Такое же тело, длинный, загнутый по форме узкого коридора-кладовой цветка хоботок-клюв, маленькие узкие крылья и изумительно быстрые взмахи ими. Совпадение формы тела неслучайно. Ведь и колибри питается нектаром цветов и долгое время проводит в стоячем полёте.
У белоголовой неместриниды как-то очень странно по бокам тела вытянуты в стороны задние ноги. В этом тоже кроется какой-то секрет аэродинамики полёта. Вот бы разглядеть остальные ноги. Их сверху не видно, они, наверное, согнуты и тесно прижаты к телу. Надо бы подлезть как-то снизу к висящей в воздухе неместриниде и посмотреть детальнее. Но большие тёмные коричневые глаза поворачиваются в мою сторону, сверкает серебряный лоб, песня крыльев сразу становится другою, переходит на низкие ноты, муха уносится в сторону, исчезает с глаз, и только звон остаётся в ушах и будто звучит где-то совсем рядом. Но это уже другая неместринида повисла в воздухе и вот забавно присела на травинку, но не перестала петь крыльями. Зачем же неместриниде попусту тратить силы?
Не попытаться ли по звуку измерить количество взмахов крыльев в секунду. Задача это сложная, но её можно разрешить при помощи совсем простого приёма. В полевой сумке у меня есть кусочек тонкой стаьной ленты от карманной рулетки. Я зажимаю один конец её пинцетом и оттягивая другой, заставляю звучать. Сантиметр ленты звучит слишком низко, на девяти миллиметрах звук уже близко, а на восьми миллиметрах совсем как пенье крыльев. Потом по звучанию отрезка стальной ленты можно узнать быстроту взмахов крыла в секунду. По старому опыту я знаю, что тут будет не менее трёхсот взмахов в одну секунду. Неместринида не одна в этом искусстве. Пчела делает около двухсот пятидесяти взмахов в секунду, а комар почти в два раза больше. Каковы же мышцы, что способны к такому быстрому сокращению! Организм позвоночных животных не имеет подобных мышц.
Пока я сравниваю песню крыльев неместриниды со звучанием стальной ленты, открывается и маленький секрет сидящей на былинке мухи. К ней подлетает другая неместринида, такая же по окраске, только чуть меньше и более мохнатая. Это самец. Песня неместриниды, сидевшей на травинке, оказывается, была призывом. Потом неместринида-самка перестаёт обращать внимание на цветы и начинает шнырять между травинками, повисает над каким-то отверстием и делает броски в его сторону. Это сопровождается уже совсем другие тоном.
Отверстие, наконец, оставлено, и неместринида уже висит над какой-то ямочкой, потом ещё долго и настойчиво чего-то ищет над поверхностью земли. У неместринид ещё не известен секрет развития. Предполагается, что самки откладывают яички в кубышки саранчовых. Если личинки неместринид уничтожают кладки саранчовых, то этим приносят большую пользу. Ведь саранчовые большие вредители. Сомнений быть не может. Наша белоголовая неместринида принялась за ответственное дело устройства потомства и ищет кладку яиц, наверное, кобылочки. Бот почему самка теперь не обращает внимания на цветы и так настойчиво летает над землёй! Пожелаем ей в этом удачи!
В пустыне уже в мае бывают жаркие дни, когда всё живое прячется в спасительную тень. В такую жару горячий чай хорошо утоляет жажду и, вызывая испарину, охлаждает тело. Наши запасы воды иссякли, дел предстояло ещё много, каждая кружка воды была на учёте, поэтому горячий чай казался роскошью. И вот тут у нас объявились неожиданные гости: маленькие комарики-галлицы, личинки которых вызывают различные наросты на растениях. Покружившись над кружкой, они усаживались на край и жадно пили сладкую воду. Их тоненькие и длинные узловатые усики с нежными завитками волосков трепетали в воздухе, как бы пытаясь уловить различные запахи, а иногда одна из длинных ног быстро вздрагивала*.
*На последних сегментах ног некоторых длинноусых двукрылых расположены своеобразные обонятельные органы. Вздрагивание ногами способствует лучшему «обнюхиванию» воздуха.
Так и пили мы воду вместе с галлицами.
Это «чаепитие» напомнило одну из давних экскурсий в Казахстане, которая была проведена ещё на велосипеде. Загрузив багажник спальным мешком, пологом, водою в резиновой грелке и продуктами, я тронулся в путь, намереваясь добраться в тот же день до озера Сор-Булак. Судя по карте, до него было около пятидесяти километров. Пустыня оказалась безлюдной, дорог множество, и каждый развилок вызывал смятение и раздумье. Больше доверяя компасу, я продолжал путешешествие.