Через несколько часов пути далеко на горизонте появилось странное снежно-белое зарево. Свернув с дороги, я пошёл целиною по направлению к нему, лавируя между кустиками терескена и верблюжьей колючки.
Через час пути открылась обширная впадина километров десять в диаметре, искрившаяся белой солью. Кое-где по ней разгуливали лёгкие смерчи, поднимая в воздухе тончайшую белую пыль. Эту впадину перемыла казавшаяся на белом фоне чёрной узенькая полоска воды, окаймлённая реденькими тростниками.
Ручей был солёным. Но вблизи от его начала виднелось маленькое болотце, в центре которого из-под земли выбивались струйки воды, почти пресной и более или менее сносного вкуса. Здесь, у этого источника, и было решено остановиться.
Обширная площадь жидковатой грязи Сор-Булак, прикрытая белым налётом, кое-где сверкала длинными причудливыми кристаллами соли. Полнейшее безлюдие и тишина производили своеобразное впечатление.
Было очевидно, что весною эта впадина заливалась водою и становилась настоящим озером, но вскоре с наступлением жарких дней быстро высыхала.
Здесь оказалось довольно много разнообразных насекомых, особенно тех, которые приспособились к жизни на солянках, окружавших полосой с краёв всё озеро. Пресное болотце, судя по следам, посещалось многими жителями пустыни. Тут были отпечатки лап и барсука, и лисицы, и даже нескольких волков. Но пить воду сырой было невозможно: она сильно пахла сероводородом. По опыту я знал, что привкус этого газа легко исчезает при кипячении.
Остаток дня прошёл незаметно. По берегам озера среди солянок оказалось множество нор тарантулов, которыми я тогда особенно интересовался.
Наступил вечер. В воздухе довольно высоко над землёй стали быстро проноситься какие-то бабочки. Так же, как и многие жители пустыни, они приспособились преодолевать большие пространства. Было только странно, что эти бабочки при полном безветрии все летели безостановочно в одном направлении, приблизительно на запад. Ни одной из них поймать не удалось, а тайна переселения осталась неразгаданной. Массовые перелёты бабочек хорошо изучены в некоторых странах. Нередко бабочки летят осенью на юг, где зимуют, и весной, подобно птицам, возвращаются на северную родину. Но о бабочках пустыни, совершающих перекочёвки, никто ничкго не знал.
Потом стали раздаваться лёгкие пощёлкивания о брезентовый верх спального мешка: что-то падало сверху подобно дождю. Вот падения стало учащаться и вокруг на земле закопошились маленькие жужелицы-омары. Жуки, видимо, летели на большой высоте и падали как-то странно, почти отвесно вниз.
Дождь из жужелиц продолжался недолго и вскоре прекратился. Вероятно, так же происходило массовое переселение жуков, рой которых, пролетая над пустыней, внезапно снизился. Но подобные вещи совершенно неизвестны для жужелиц, не проявляющих никаких наклонностей ко всякого рода скопищам и, по меньшей мере, к массовым переселениям.
Ещё больше сгустились сумерки. Начала гаснуть вечерняя зорька, и, как бывает на юге летом в пустыне, стала быстро наступать ночь, и зажглись яркие звёзды. Теперь, когда день закончен, пора кипятить чай и вдоволь напиться после жаркого дня и тяжёлого путешествия.
Топлива здесь было мало. Тем не менее из мелких палочек, сухих стеблей вскоре был разложен маленький костёр, и над ним уже грелся котелок с водою. Стояла удивительная тишина: было слышно тиканье ысов в кармане и биение крови в висках. Иногда раздавалось гудение, отдалённо напоминающее звук мотора самолёта. Потом гудение стало громче, вот совсем рядом, мимо пролетело что-то большое, чёрное, а у костра шлёпнулся грузный и самый крупный из наших жуков-навозников — гамалокопр, бронированный красавец, с широкими передними ногами-лопатами, лакированно-чёрным костюмом, отражавшим потухающую зорьку. Вслед за ним второй жук, покружившись в воздухе, ударился прямо в костёр, разбросав его маленькое пламя… Третий стукнулся о дужку котелка и свалился в воду. И ещё полетели громадные навозники, воздух наполнился жужжанием, и высохшая трава пустыни шелестела от множества жуков. О чае не приходилось думать: костёр был разбросан, а красавцы-навозники ползли, летели со всех сторон, обжигали свои чудесные пластинчатые усики. Чаепитие не состоялось.
Попив тепловатой, пахнущей сероводородом воды, пришлось залезать в спальный мешок. Лёт жуков постепенно затих, а многие из тех, кто мешал кипятить чай, расползлись или улетели.
Ночью с холмов раздался заунывный и долгий вой волков. Хищники были явно недовольны человеком, занявшим место водопоя.
На озере я провёл ещё один день. Но в следующий вечер такого дружного полёта больших навозников уже не было, и на этот раз жуки не мешали кипятить чай. Бабочки совсем не летали, не падали сверху жужелицы-омары, и вечер казался обыденным.
Видимо, развитие и жизнь больших навозников, а также жужелиц-омаров были таковы, что все оказалось готовым к брачному полёту почти в один и тот же день. А это немаловажное обстоятельство: попробуйте в громадной пустыне встретиться друг с другом!
Ко мне часто заглядывал сосед Константин Евстратьевич — старичок, учитель иностранных языков и латыни, большой любитель музыки. У проигрывателя с долгоиграющими пластинками мы провели с ним немало часов. Вначале посещения его были случайными, потом они приобрели порядок некоторой закономерности, и в определённые дни недели, вечером устраиваюсь что-то вроде концерта по заранее составленной программе.
Сегодня, в воскресенье, мы всей семьёй выехали за город, побывали на просторах Курдайского перевала и задержались в одном распадке, натолкнувшись на скопление цикад. Это был весьма распространённый в средней Азии вид Cicadatra querula, который по какой-то причине встречался преимущественно очагами.
Цикады были крупные, более трёх сантиметров длины. Внешности примечательной: большие серые глаза на низкой голове, мощная коричневая широкая грудь, охристо-серое брюшко и сизые цепки ног. На прозрачных крыльях цикад виднелись чёрные полоски и пятнышки.
Личинки цикад, беловатые, с красно-коричневыми кольцами сегментов тела, производили странное впечатление своими передними ногами, похожими на клещи. Они жили в земле, копались там в плотной сухой почве пустыни, поедая корешки встречающихся по пути растений, росли долго и постепенно, пока не приходило время выходить на поверхность к земли. Это обычно происходило почти одновременно, в разгар жаркого лета. В такое время в местах, где обитали цикады, можно было видеть круглые многочисленные норки, прорытые выползавшими на поверхность земли личинками, и нередко застать и самих личинок.
Оказавшись на поверхности, личинки некоторое время отдыхали, затем у них лопались шкурки на голове, груди, и в образовавшуюся щель показывались взрослые насекомые, крепкие, коренастые, с мощными крыльями.
Забравшись на высокие травы или кустики, цикады собирались большим обществом и начинали распевать свои шумные песни. Были эти песни такие громкие и трескучие, что невольно хотелось отойти подальше от этих безыскусных оркестрантов.
Встреча с большим обществом цикад удавалась не каждый год, и нельзя было упускать возможность понаблюдать за тем, как из почвы выбираются личинки, как из них выходят взрослые насекомые, как они собираются вместе и затевают свои безобразно шумные песни. Образ жизни наших среднеазиатских цикад совсем почти не изучен. А, между тем, они, видимо, роясь под землёю, приносят немало вреда растениям пастбищ, уничтожая их корни.
Цикады не были пугливыми и разрешали осторожно подойти прямо вплотную и направить на себя лупу. Очень любопытно было смотреть на вибрирующие покрышки звукового аппарата самцов. Самки цикад были немы и, в противоположность своим супругам, петь не умели. Звуковой аппарат цикад очень интересный, и вскрыв цикаду иголкой, можно было без особого труда рассмотреть все его подробности. Снизу брюшка, под большими белыми крышками находится полость. В ней располагались хорошо заметные барабанная перепонка и звуковая мембрана. Звуковая мембрана очень эластична, слегка выпукла и покрыта хитиновыми рубчиками. К ней присоединена мощная мышца, при частом сокращении которой мембрана колеблется и звучит. Звук усиливается резонатором — полостью в брюшке, заполненной воздухом. Эта полость настолько большая, что занимает почти всё брюшко самца.