Невероятно. Как это его угораздило? Во всем виноваты те двое вояк с запахом камня. Что на них нашло? Они, должно быть, потеряли разум. Хотя такое бывает редко, иногда в генетической программе все же происходят сбои, что ведет к психологическим травмам; нечто подобное наверняка случилось и с теми муравьями: как только был объявлен третий уровень тревоги, они впали в истерику и принялись молотить всех подряд.
Однако те двое никак не напоминали истериков или помешанных. Напротив, они, казалось, четко понимали, что делают. Как будто… Одни клетки организма вполне сознательно уничтожают других лишь в одном случае. Кормилицы называют это раком.
Выходит, тот особый запах – это запах болезни… Самое время поднять тревогу. Теперь 327-му самцу предстоит решить две загадки – тайного оружия карликов и раковых клеток Бел-о-Кана. И рассказать об этом он не может никому. Надо все обдумать. Возможно, он узнает нечто сокровенное… найдет некое решение.
Он принимается чистить усики. Смачивание (ему кажется странным облизывать усики, не улавливая при этом опознавательного запаха), очистка, лощение с помощью локтевой щеточки, сушка.
Ну и ну, что же делать?
Перво-наперво – остаться в живых.
Только одно существо может вспомнить его инфракрасный образ без всякого подтверждения с помощью опознавательных запахов – Мать. Однако Запретный город кишит солдатами. Ничего не поделаешь. В конце концов, старинное изречение Бело-киу-киуни гласит: «Зачастую куда безопаснее бывает в самом очаге опасности!»
– Эдмонд Уэллс не оставил о себе добрых воспоминаний. Вот почему, когда он уходил, никто не стал его удерживать.
Это сказал пожилой мужчина с приятным лицом – один из заместителей директора корпорации «Свежее молоко».
– Но ведь он, кажется, открыл новую пищевую бактерию, ту, что должна была придавать ароматы йогуртам…
– Да уж, что касается химии, тут у него бывали приступы гениальности. Правда, не регулярно, а время от времени.
– У вас были с ним неприятности?
– Признаться, нет. Выражаясь точнее, он не вписался в команду. Держался особняком. И, даже если его бактерия принесла миллионы, должным образом у нас это, пожалуй, никто не оценил.
– Вы можете говорить без обиняков?
– В любой команде есть начальники. А Эдмонд терпеть не мог ни начальство, ни иерархическую власть в любой ее форме. Во всяком случае, он презирал руководителей, которые «руководят ради того, чтобы руководить, и ничего не производят», как он сам выражался. Ну а нам всем приходится подчиняться им. Хотя ничего зазорного в этом нет. Такова система. Он все нос задирал. И его сослуживцев это коробило даже больше, чем само начальство.
– Как он ушел?
– Повздорил с одним из заместителей директора по какому-то вопросу, хотя, должен признаться… он был тогда совершенно прав. Тот закрылся у Эдмонда в кабинете, и это вывело его из себя. Когда он увидел, что все на стороне того зама, ему пришлось уйти.
– Но вы же сказали, он был прав…
– Иногда лучше поступить как трус в интересах влиятельного человека, пусть даже он тебе и неприятен, чем проявить смелость ради того, кто никакого влияния не имеет, даже если он тебе симпатичен. У Эдмонда здесь не было друзей. Он с нами не ел, не пил, а лишь витал в облаках.
– Тогда почему вы признаетесь в собственной трусости? Незачем было мне это рассказывать.
– Гм… после его смерти я все думаю, что мы поступили недостойно. Вы его племянник, и я это рассказываю, чтобы хоть как-то облегчить душу…
В глубине темного узкого прохода виднеется деревянная крепость. Запретный город.
Это сооружение на самом деле сосновый пень, и вокруг него воздвигнут купол. Пень – сердце и позвоночник Бел-о-Кана. Сердце – потому что там, внутри пня, размещаются королевские покои и бесценные запасы провизии. А позвоночник – потому что благодаря ему Город может противостоять бурям и дождям.
При ближайшем рассмотрении нетрудно заметить, что стена Запретного города испещрена сложными узорами, напоминающими варварские письмена. Это проходы, некогда проделанные первыми обитателями пня – термитами.
Пять тысяч лет назад, когда прародительница Бело-киу-киуни объявилась в здешних местах, она сразу же столкнулась с ними. Война была долгая, она продолжалась больше тысячи лет, но белоканцы в конце концов победили. Тогда-то, к вящему своему изумлению, они и обнаружили в дереве монолитный город с проходами, который вообще не поддается разрушению. Этот сосновый пень открывал перед ними новые возможности и в строительстве, и в архитектуре.
Сверху – ровная плита на возвышении; снизу – глубокие корни, уходящие под землю. И-де-аль-но. Однако скоро пень стал для рыжих муравьев тесноват: он уже не мог вместить все возрастающую популяцию. Тогда пришлось прорыть подземелье – глубже, под корнями. А чтобы нарастить макушку, пень завалили сверху ветками.