Они устранены из жизни более сильными и потому более счастливыми соперниками, которые, в свою очередь, почти все будут так же закономерно подавлены ещё более сильными, ещё более совершенными и полнее приспособленными. Здесь останутся в конце концов только немногие избранники, победившие в жизненной борьбе, образно именуемой естественным отбором. Это и есть ведущий закон природы.
А уж какие деревца и где, на каком именно участке поляны окажутся сильнейшими и сохранятся, доживут до преклонного возраста, и какие и где падут их жертвой как слабейшие, это, разумеется, дело слепого случая».
Хотя перебивать собеседника невежливо, полезно всё же напомнить известное замечание Ф.Энгельса: «Где на поверхности происходит игра случайности, там сама эта случайность всегда оказывается подчинённой внутренним законам. Всё дело лишь в том, чтоб открыть эти законы».
Когда биологи-мичуринцы стали ближе присматриваться ко всему, что происходит на поляне молодого дубняка, то между прочим выяснили, что деревья сохранились на площади заповедного леса совсем не подальше друг от друга, не врассыпную, но и не беспорядочно, не как попало, а, наоборот, очажками, гнёздами. Чем старше участок леса, тем легче обычно заметить на плане, что со временем деревья словно «стягиваются», «собираются» в группы, «обегаются» друг к другу.
В естественно образующихся гнёздах лесных древесных пород отражается действие важнейшего закона жизни видов. Этот закон и положен в основу предложенного академиком Т.Д.Лысенко метода гнездовых посевов леса, вызвавшего в своё время столько страстных, кое-где по сей день не утихших споров.
Зачем сеять дуб гнёздами? Оказывается, всходы желудей в гнёздах пробиваются дружнее, летом дубки притеняют друг друга в гнезде, а осенью слой опавшей листвы плотнее и надёжнее укрывает, мульчирует почву. Корневая система дубков здесь гуще — значит и почва, начиная с весны, лучше проветривается, а это тоже улучшает условия роста.
Кроме всего — и, может быть, в конечном счёте важнее всего, — корни дубков, разрастаясь в тесноте, встречаются в почве, переплетаются, смыкаются и срастаются так, что в гнезде образуется единый очажок дубков, живущий как некая целостность. Проходят годы, десятилетия. Отдельные дубки в гнёздах да и целые гнёзда выпадают, но сохранившиеся стоят, как правило, группами.
И это объяснимо. В группе деревья устойчивее против ветра, их переплетающиеся кроны образуют более густую тень, а густая тень надёжнее глушит на земле под ними опасные сорные травы. Сросшиеся и закольцованные в почве мощные корневые системы успешнее добывают питание деревьям, а если какое-нибудь из них погибло, корни могут остаться живыми и продолжают нести свою службу, отдавая сохранившимся и влагу и питательные соли земли. Это, кстати сказать, происходит в гнезде не одного только дуба.
Итак, факты из жизни растений никак не подтверждают теорий о том, будто в органической природе идёт постоянная война, будто только всеобщий «закон джунглей» двигает прогресс в мире живого.
Лесоводы приходят к этому выводу, обработав статистическими методами накопленные чуть не за 100 лет данные о постепенном изменении средних расстояний между лесными деревьями на заповедных участках. Английский мирмеколог Л.Брайан с замечательным изяществом демонстрирует подобный процесс, протекающий за несколько минут на глазах у наблюдателя в обычном садке с красными муравьями Мирмика рубра.
Л.Брайан высыпает под стекло какое-то количество личинок и рабочих муравьёв, и они не расползаются кто куда, а, наоборот, сосредоточиваются в одном месте. Он разделяет обитателей садка на отдельные кучки, но они всё равно вновь стягиваются друг к другу. Он берёт садок с ячеистым дном, и тогда Мирмики складывают расплод в одну, а если не умещается, то в несколько соседних ячеек, вновь создавая, таким образом, гнездо: в центре — личинки, вокруг — няньки.
То же получается в сходных опытах с муравьями других видов: они собираются в клуб, в кучку, в гнездо.
Какие же силы сплачивают муравьёв, что им даёт жизнь в тесноте?
Известно, что у муравьёв весьма развит инстинкт заботы о потомстве. В полушутливой повести Эразма Маевского «Доктор Мухолапский» (она пользовалась в начале нашего века определённым успехом), пожалуй, даже чересчур натуралистично описаны опыты, в которых муравей с отстриженным брюшком — по сути, уже не муравей, а одна только голова и грудь на ножках — бросается при первом же сигнале тревоги к пакету с личинками или к складу куколок и уносит молодь в более укромное место.
Вот эту-то реакцию и использовал в своих исследованиях уже знакомый нам В.Караваев. Он направлял луч света в те камеры искусственного гнезда, где были личинки, и побуждал таким образом муравьёв перетаскивать расплод в затемнённые отсеки. Однажды начав, муравьи, как заведённые, продолжают уносить личинок, даже когда свет уже выключен, и не успокаиваются, пока не унесены все личинки до последней.
Но так бывает, оказывается, только при определённых условиях.
В.Караваев взял 13 одинаковых гнёзд: в 10-ти — по десятку муравьёв, в 2-х — по 50, в последнем — 100. В каждое гнездо положено по 25 личинок одного возраста. На следующий день, когда беспокойство, вызванное переселением, улеглось, в «детские камеры» на целые пять минут направлялся луч света. Он приводил в движение настоящую цепь живых токов. Спустя час исследователь ещё раз осматривал камеры с личинками. В гнезде с сотней муравьёв она была совершенно пуста; в гнёздах с полусотней насекомых по нескольку личинок всё же осталось; в гнёздах же с десятком муравьёв почти все личинки лежали нетронутыми, муравьи бросили их на произвол судьбы. Почему же такой могучий инстинкт, как забота о потомстве, не проявился в малочисленных группах и отчётливо сработал в группах более или менее многочисленных?
Это было загадкой до тех пор, пока в начале тридцатых годов нашего века в саду Золотой Рыбки, давно существующем под этим поэтическим названием при Пекинском университете, профессор Чи За-чен не заложил свои ставшие знаменитыми опыты.
Профессор решил проследить «характер воздействия физического скопления особей на физиологические свойства скопившихся». Расшифровывая эту замысловатую формулировку самого Чи За-чена, скажем, может быть, и грубее, но проще: учёный задумал выяснить, нет ли объективного различия между свойствами и способностями живых существ, когда они находятся в одиночестве и когда собраны по два, по три или более многочисленными группами?
Подобная затея могла показаться, на первый взгляд, весьма странной, однако вот что получилось в опытах, поставленных с распространённым в Китае муравьём Кампонотус японикус. Надо сказать, это вид, у которого рабочие особи не все одинаковы: размер самых мелких — примерно 9, средних — 11, а крупных — 15 миллиметров. В любой семье все три группы различаются довольно отчётливо.
Чи За-чен взял для первого опыта крупных пятнадцатимиллиметровых муравьёв. Само собой разумеется, насекомые для исследования отбирались каждый раз из одного гнезда, даже из числа одновременно появившихся на свет. Таким образом, в опыт поступили одинаковые по происхождению и наследственным задаткам родные сёстры, ровесницы, не только полностью похожие друг на друга, но и по существу, казалось, одинаковые, как могут быть одинаковы разве что капли воды. Мало того: чтобы избежать влияния посторонних условий, отобранных муравьёв до начала опыта какое-то время содержали в искусственном гнезде и на одинаковом корме.
Пока всё это готовилось, помощники Чи За-чена, хорошо вымыв и просушив 70 одинаковых прозрачных бутылей, насыпали в каждую по 130 кубических сантиметров песку, тоже хорошо просушенного и просеянного через сита, на которых отсеяли сначала слишком крупные, а затем и слишком мелкие песчинки, оставив лишь песчинки среднего размера. Потом в каждый из 70 сосудов налили по 35 кубических сантиметров дистиллированной воды и тщательно выровняли поверхность сырого песка.
Когда описанная процедура была закончена, Чи За-чен поселил в каждую бутыль по одному муравью из числа отобранных для испытания.