Находясь у истоков муравьиной семьи и сравнивая Понерин по строению и повадкам с простейшими осовидными, а они, в свою очередь, находятся в родстве с пчелиными, можно обнаружить, что эти формы действительно во многом сходны. Дальше мы познакомимся с тем, как развиваются и совершенствуются муравьиные свойства, представленные у простейших муравьёв иногда лишь в зародыше.
«Чёрный поток смерти» — так назвал муравьёв-кочевников польский писатель и путешественник Аркадий Фидлер. «Как-то раз, охотясь в джунглях недалеко от реки Куморин, — вспоминает он в книге «Рыбы поют в Укаяли», — я вдруг заметил, что все живые существа, встречающиеся мне, как-то странно, неестественно возбуждены. Птицы, будто сойдя с ума, с громкими криками прыгают с ветки на ветку. Броненосец, видимо только что разбуженный, со страшным треском пробирается через кустарник. Множество жуков, кузнечиков и других насекомых летает, громко жужжит. Некоторые, обессилев, садятся на листья, но недолго отдыхают и вновь взлетают…».
Так рисует очевидец приближение муравьёв-кочевников в джунглях. Приметы его можно наблюдать и в человеческом поселении, лежащем на пути муравьиной колонны. Сошлёмся в этом случае на свидетельство Энн Патнем. В её книге «Восемь лет, среди пигмеев» педантично запротоколированы симптомы, предвестники появления кочевых муравьёв: сначала забеспокоилась и заскулила собака; шимпанзе в клетке начала нервничать, метаться, залязгала зубами, упал с потолка и, побежав по полу, быстро скрылся скорпион; сочно шлёпнулась и улизнула сороконожка; мелькнула мышь; дождём попадали с крыши разные насекомые. Слуги из местных жителей, не теряя времени, стали отвязывать собаку, увели обезьяну, уносили продукты, спешно обматывали палки тряпками, смоченными керосином, чтобы в случае чего отбиваться ими.
Человеку ещё долго не слышен ни глухой непрерывный шелест, производимый массой бегущих муравьёв, ни исходящий от колонны тяжёлый запах, а всё живое вокруг — как, однако, доходит до него сигнал тревоги? — уже объято страхом и разбегается, расползается, разлетается, спешит избежать встречи с чёрным потоком смерти. Текущие сквозь лесную чащу колонны уничтожают на своём пути всякую живность. «Вы представляете себе, что сделали бы в мире четвероногих полтораста тысяч бешеных волков, идущих лавиной?» — спрашивает один из путешественников, рисующий поход муравьёв-кочевников. Другой рассказывает: «Толкаемые неумолимым и всепожирающим голодом, подгоняемые миллионами своих прожорливых отпрысков, муравьи движутся в поисках пищи, непреодолимые, подобно глетчеру, сползающему с гор, бесчувственные и ужасные…».
Мексиканские кочевые муравьи, чьи повадки изучал Ф.Семикрест, отправляют своих фуражиров в походы обязательно по ночам, но множество видов охотится и днём. Самка зрячая, избегает света и никогда не участвует в дневных набегах.
Кочевые муравьи водятся не только в тропических странах и областях. Исследователь американских видов Т.Шнейрл а описал встречающийся в юго-восточной Аризоне (США) вид Дорилин, начинающий кочевки весной и продолжающий их до сентября, когда самка прекращает яйцекладку.
Когда муравьиная орда проходит через хутора, деревни, большие селения, жители покидают дома, как это сделала и Энн Патнем, и муравьи очищают жилища от домашних насекомых — мух, клопов, тараканов, от мышей и крыс, а огороды — от вредителей. Кочевники иной раз насмерть защипывают собак, свиней. От коз остаются только рожки да ножки, а от нелетающих домашних птиц разве что пух и перья.
Описаны и не такие случаи: леопард в клетке был за ночь уничтожен кочевыми муравьями; другой раз они уничтожили питона, который незадолго до того проглотил двух кроликов и был очень неповоротлив после этого пиршества.
Если в доме есть больной и его нельзя увести, ножки кровати рекомендуется ставить в лохани с крепким уксусом и принять меры, чтобы муравьи не могли падать на кровать сверху.
В путевых заметках о Восточной Африке Генрих Сенкевич не раз упоминает «войска муравьёв», которые «повсюду проникают, грызут людей, поедают зверей, воюют с каждым живым существом».
Действительно, аппетит и образ действий знакомых нам муравьёв средней зоны, оседло обитающих в своих гнёздах, ни в какое сравнение не идут с прожорливостью и повадками кочевых муравьёв Южной и Северной Америки, Африки и тропической Азии.
Семьи этих муравьёв насчитывают обычно по 100-150 тысяч особей. Колонна на марше может быть фантастически большой. Описана одна, имевшая километр в длину. Известен случай — Л.Мишле подробно о нём рассказывает, — когда на острове Барбадос на город двигались муравьи и их не удавалось задержать никакими средствами. Пришлось рассыпать и поджечь порох на пути колонны. В отличие от описанных в прошлой главе Понерин семьи кочевников состоят отнюдь не из одинаковых форм. Здесь плодовитые самки значительно крупнее рабочих и ничуть на них не похожи; здесь и рабочие чаще всего резко различаются по размеру и устройству тела. У кочевых Дорилин аномма рабочие-крошки имеют 3 миллиметра в длину, а гиганты — 13, форма тела у них разная. У самцов так мало общего с рабочими, что их долго относили к разным видам. Почти все кочевники имеют изрядное количество большеголовых солдат с крупными и сильными челюстями.
У кочевников Эцитонов рабочие муравьи и самки даже пахнут различно: запах самки если не приятен, то терпим, а рабочие муравьи, как заметил один автор, «пахнут, чтобы не приводить неделикатных сравнений, подобно цветку картофеля». Другие прямо пишут об отвратительном запахе гниющего мяса. Чаще всего кочевые муравьи совершенно слепы или видят очень слабо. Мрачный профиль этих слепых созданий — в прямом смысле слова — с головой выдаёт их разбойничий образ жизни. Он чувствуется и в абрисе коротких массивных, или, наоборот, длинных кривых, как косы, челюстей, и в острых пиках, которыми у многих снабжён челюстной аппарат (одним ударом такой пики пронзается голова или грудь врага), и в мелконасечённых зубчатых челюстных ножах, которыми в мгновение ока перепиливается стебелёк противника, как бы он ни был прочен, в каждой особенности строения гипертрофированной головы, непригодной ни для какой созидательной функции, виден хищник.
Лучше не давать этим муравьям возможности демонстрировать, насколько совершенны их челюсти: голова со сжатыми жвалами продолжает держать добычу, даже если брюшко оторвано. Недаром головы эцитонов тоже используют в качестве щипчиков для скрепления ран.
Кочевые муравьи, как правило, — хищники. Эцитоны, к примеру, не трогают даже мёртвых насекомых. Американский муравьевед В.Вилер рассказывает, что ему не раз приходилось отступать перед мексиканскими «солдадос», бросая свои коллекции, но ни разу муравьи не нанесли им никакого вреда. Впрочем, есть виды, которые не брезгают и мертвечиной.
Описывая чудеса и загадки тропического леса, один из натуралистов заключил главу о кочевых муравьях весьма поучительными строчками: «Появляясь из неведомой лесной глуши, бесконечный поток этих свирепых муравьёв внезапно исчезает в столь же неизвестном направлении… Что привело их сюда? Почему они здесь задержались? Чем объясняется их исчезновение? Всё это покрыто тайной, и трудно себе представить, чтоб она могла быть когда-нибудь разгадана…».
«Почему, — спросит читатель, — эти меланхолические размышления названы поучительными?». Иронический урок состоит здесь в том, что не успела выйти в свет книга, отрывок из которой процитирован, как в энтомологических журналах появились отчёты об исследованиях, раскрывших тайны жизни муравьёв-кочевников.
Кочевники не строят гнёзд, не живут оседло, отдыхают во временных лагерях — бивуаках. Что же гонит этих муравьёв с места на место, почему, едва успев, казалось, обосноваться на привале, они вновь уходят в кочёвку? Это была первая и, пожалуй, наиболее трудная загадка, которую здесь предстояло решить. Профессор Карл Эшерих полагал, что колонна трогается после того, как исчерпаны кормовые ресурсы зоны вокруг стоянки. Это казалось логичным, но факты опровергали предположение профессора. Сплошь и рядом к месту, откуда только что ушли кочевники, через несколько часов приходила другая, иной раз даже ещё большая колонна. Оставаясь здесь в течение нескольких суток подряд, она не испытывала недостатка в пище. И потом вдруг она, тоже вроде бы без всякой видимой причины, снималась с места и уходила всё дальше, после каждого марша отдыхая на новой стоянке.