В то время, да и двадцать-тридцать лет спустя, очень модными были сочинения, авторы которых глубокомысленно рассуждали о том, возможно ли с анатомической и физиологической точек зрения, чтоб эгоцентризм насекомого — одной особи — сочетался с социоцентризмом массы насекомых?
Тогда ещё выходили книги вроде французского романа Жана Рейнера «Человек-муравей» или американской повести Бернарда Сексгона «Человек, пленённый муравьями». В них поднималась тема злоключений индивидуалиста-человека, который, превратившись в муравья, на каждом шагу оступается в организованном мире муравейника, и трагедия коллективиста-муравья, который превращён в человека и задыхается в эгоистическом обществе людей, воспитанных капитализмом. Либералы философы ломали головы над тем, как с помощью разумных законов возместить отсутствие у людей «общественного желудка» муравьёв. Откровенные реакционеры вроде графа Кайзерлинга пугали мир кошмарами индустриализации, угрожающей искусству и прогрессу. Она неизбежно, утверждал Кайзерлинг, превратит людей в муравьёв и сделает это куда быстрее, чем в мрачной фантазии Герберта Уэллса, рисовавшего Землю 802 701 года населённой муравьеподобными выродками — морлоками.
Ещё в начале XX века многие натуралисты, пытаясь объяснить чудеса муравьиной жизни, легко и охотно откликались на зов обманчивых миражей, уводящих в тупики и топи.
«Муравьи подобно людям или, может быть, люди подобно муравьям переходят от дикарского сбора даров природы к охоте, от охоты — к приручению животных, к пастушеству, от пастушества — к возделыванию растений, к земледелию…
Одни и те же пути проложены историей для живых существ». Так думал и писал в своей книге «Жизнь муравьёв», не скрывавший своей склонности к мистике поэт Морис Метерлинк. Однако и вполне серьёзный естествоиспытатель, мы говорим сейчас об Эрнсте Геккеле, тоже не устоял перед искушением заявить, что муравьи, живущие преимущественно охотой, находятся на низшей ступени государственной жизни, тогда как Лазиусы, например, с их стадами тлей уподобились пастушеским племенам кочевников, а на ещё более высокую ступень поднялись оседлые муравьи, которых в пору приравнять к земледельческим народам и среди которых встречаются уже и возделыватели нив.
Но подобные аналогии, чем бы они ни были подсказаны, не столько помогают разобраться в законах жизни муравьёв, сколько мешают разобраться в законах жизни людей.
Сейчас с каждым днём новые и новые массы людей на всех континентах всё более отчётливо осознают, какие опасности действительно угрожают человечеству, и убеждаются, что не в муравейнике и не в муравьином образе жизни следует искать для себя образец и урок, пример и призыв.
Изучение муравьёв вступило теперь в новую полосу.
В своих миниатюрных «Естественных историях» французский писатель Жюль Ренар дал уложившийся в полтора десятка слов портрет:
Каждый из них похож на цифру «3».
А сколько их, сколько их!…
333333333333333… до бесконечности.
Набросок, что и говорить, остроумен. В нём живо схвачено и точно передано ощущение, вызываемое зрелищем кишащих в гнезде муравьёв. Мирмекологов, однако, мало занимают впечатления, эмоциональная сторона дела. Им важно выяснить, что это за род муравьёв, о каком именно виде идёт речь. Они посвящают годы изучению отличий в строении и свойствах разных форм, чтобы вписать в естественную историю семейства муравьёв новые страницы.
Упоминания о муравьях встречаются в древнейших памятниках устной и письменной литературы. Уже у Геродота мы находим индийскую сказку о гигантских муравьях, собирающих крупицы золотого песка. И тем не менее, когда в 1758 году Карл Линней выделил семейство муравьиных или, как он назвал его, Формицид, ему удалось насчитать всего 17 видов. Строго говоря, с этого и начинается систематика муравьёв. Французский натуралист П.Латрейль опубликовал в 1802 году труд, в котором интересующее нас семейство значится состоящим уже из 110 видов. В 1858 году, через 100 лет после Линнея и 50 после Латрейля, английский энтомолог Фр.Смит зарегистрировал в том же семействе 701 вид. Вскоре немец Густав Майр совершил на фрегате «Наварра» кругосветное путешествие специально для изучения муравьёв и, вернувшись домой, издал в 1861 году монографию, в которой числится уже 1300 видов. Всего лет тридцать спустя Эрнст Андре выпустил весьма капитальный труд — книгу, содержавшую список из 2650 видов, а ещё через десяток лет наш соотечественник М.Д.Рузский пришёл к выводу, что можно вести речь о 3500 видах.
На этом закончился для мирмекологии XIX век. В новом, двадцатом столетии — чем выше, тем быстрее идёт дело — число признанных видов растёт чуть не с каждым выпуском многочисленных энтомологических «Вестников», «Обозрений», «Записок», «Архивов», «Бюллетеней», «Трудов», «Отчётов», «Протоколов». Во всех странах, на всех языках печаталась и печатается информация об очередных усилиях и успехах мирмекологии, в том числе описания новых и новых видов.
Швейцарский исследователь Август Форель, впервые предприняв в 1910 году опыт классификации муравьёв построению желудка и жалоносного аппарата, насчитал в семействе 6254 вида и подвида. Через десять лет после него другой классик муравьеведения, американец В.Вилер, назвал, предвидя неизбежные будущие открытия, круглую цифру — 10 тысяч. Молодой английский специалист Дерек Морлей в своей книжечке, вышедшей в 1952 году, говорил, тоже с учётом перспективы, о 15 тысячах видов. Позже, через два столетия после Линнея и примерно 100 лет спустя после благополучно закончившегося плавания «Наварры», число зарегистрированных видов приблизилось уже к 20 тысячам!
Все виды муравьёв, составляющих, надо сказать, лишь незначительную часть подотряда жалоносных перепончатокрылых, сгруппированы систематиками в подсемейства, каждое из которых носит крайне громоздкое, чаще всего, как это принято в классической науке, греческое или латинское название: Лептаниллины, Одонтомахины, Криптоцерины…
Имена родов и видов, как правило, не многим более благозвучны, в чём читатель не раз будет иметь случай убедиться.
Тут, перефразируя знаменитую шутку польского поэта Юлиана Тувима, уместно признаться: «Не то удивительно, что мирмекологи пооткрывали столько разных видов, а то, что они каким-то образом узнали все их совершенно неудобовыговариваемые названия».
Примерно полтысячи лет назад нашёлся натуралист, который объявил, что, постарайся он вспомнить всё известное ему о муравьях, рассказ о них оказался бы длиннее «Илиады». Можно добавить, что в этом рассказе было бы не меньше и поэтических вымыслов. Сегодня повесть длиннее «Илиады» может быть написана о многих родах муравьёв, а пожалуй, и о многих видах, причём физики и химии в ней будет куда больше, чем лирики.
Это закономерно. В прошлом, чтоб выделить новую форму, требовалось только скрупулёзно изучить и суметь описать подробности строения насекомого. Густав Майр, закончив путешествие на «Наварре», много лет работал в Венском музее, где, не выпуская лупы из рук, исследовал присланных ему среднеазиатских муравьёв. Среди них-то Майр открыл семь новых видов, и эта новость, изложенная на классической латыни, была обнародована в музейном ежегоднике. Вот как звучал — здесь приведён, разумеется, только отрывок из перевода — текст публикации:
«…По отсутствию шипиков на заднеспинке близко подходит к виду Крематогастер инермис Майра, водящемуся на Синайской горе, но отличается от него формою заднеспинки, которая у нового вида образует угол, так как основная часть горизонтальная, а наклонная довольно полога, а также заметно отстоящими волосками на усиках и ножках, тогда как у Крематогастер инермис основная плоскость заднеспинки постепенно переходит в наклонную и ножки покрыты более редкими, почти прилегающими волосками. Очень близко также новый вид подходит к одному, ещё не описанному виду, открытому г.Марио в Судане, так как имеет с ним одинаковую форму заднеспинки, но отличается от него цветом, скульптурой, волосками и несколько иною формою первого сегмента брюшного стебелька…».