Так выглядит в схеме зависимое продление рода в одноматочных муравейниках, то же по сути происходит и у муравьёв, живущих полигинной — многоматочной семьей. В лоне её молодая самка-приёмыш становится лишь одной из сородительниц и обновляет не всё гнездо, а только какую-то его часть, полностью растворяющуюся в целостной семье.
В многоматочных семьях червят сотни, даже тысячи самок. Совсем не обязательно, чтоб все они были родными или двоюродными сёстрами: как видим, яйца могут откладывать здесь также приёмыши, воспитанницы чужих семей. Червящие, или, по-учёному, овулирующие, самки-приёмыши оплодотворены скорее всего неродственными им самцами.
Запомним этот случай скрещивания, которое назовём условно «дважды неродственным», поскольку самка, участвующая в продлении рода одной семьи, воспитана в другой семье, а облетелась с самцом из третьей семьи.
Эти молодые самки проникают в чужие гнёзда, внедряясь в сложившиеся семьи, как бы прививаются к ним. Если бы приёмыши не становились здесь матерями, можно было бы сказать, что семьи удочеряют их. Иногда рабочие муравьи, будто им в семье не хватает ещё одной родительницы, разыскивают вне гнезда приземлившуюся после брачного полёта самку и насильственно доставляют её в муравейник.
У красно-бурых лесных муравьёв поликтена молодая самка, совершив брачный полёт, опускается чаще всего вблизи чужого гнезда поликтена, и рабочие муравьи обнаруживают и подхватывают её, как если б ожидали. Авторы старых описаний с жаром утверждают даже, будто муравьи с почётом вводят или вносят новую самку в гнездо.
У заокеанского вида Кампонотус чилиензис самка после брачного полёта подолгу бродит вокруг облюбованного ею гнезда по ведущим к нему дорогам, среди фуражиров. Таким образом, она, как считают, постепенно приобретает запах семьи, в которую при первом удобном случае внедряется.
Не следует торопиться перелистывать эту страницу естественной истории муравьёв. Она заслуживает того, чтобы к ней пристальнее присмотреться.
Пример общественных насекомых не случайно на протяжении ста с лишним лет служит для биологов предметом самых страстных и пристрастных споров. Повторяя слова К.А.Тимирязева, можно сказать, что копья ломаются здесь за главные устои биологии, а ареной турнира служит без малого весь земной шар.
Проследим же основные этапы этого векового научного турнира, участниками которого были ведущие исследователи живой природы, предоставив слово им самим.
Суть явления, скрытого в семье общественных насекомых, была ясна уже Чарлзу Дарвину. Ознакомивший русских читателей с идеями Дарвина Д.И.Писарев целую главу своей знаменитой статьи «Прогресс в мире животных и растений» посвятил именно улью и муравейнику, то есть полиморфным образованиям, в которых основную массу населения составляют бесплодные самки, значительно отличающиеся от своих родителей по устройству тела, инстинктам и образу жизни.
Родители, то есть самцы и плодовитые самки, в семье пчёл и муравьёв не работают, а бесплодные самки постоянно трудятся, причём, как писал Д.И.Писарев, «далеко превосходят самцов и плодовитых самок своей породы развитием умственных способностей и специальной технической ловкостью». Каким же, спрашивается, образом могли выработаться известные таланты рабочих пчёл и рабочих муравьёв, если ни одна из рабочих особей не оставляет потомства и, следовательно, не способна передать по наследству особенности своего телосложения и своего инстинкта? Допустим, рассуждал Д.И.Писарев, какие-то рабочие особи под воздействием неизвестных нам пока причин изменились, но ведь все перемены, все счастливые индивидуальные отклонения, все результаты упражнения и развития всё равно не могут обратиться в постоянное качество породы и заранее обречены умереть вместе с субъектом, у которого они появились.
«Каждый рабочий муравей, отличающийся от своих сверстников особенной ловкостью, или силой, или догадливостью, имеет, конечно, преимущество над другими субъектами, — продолжал Д.И.Писарев. — В силу этого преимущества он может их пережить; над его личностью обнаружится, таким образом, действие естественного выбора. Но во всяком случае дальше его личности его действие не пойдёт, потому что этот муравей всё-таки умрёт без потомства, хотя бы он прожил сто лет и хотя бы он был гением первой величины. На породу муравьёв это долголетие и эта гениальность не могут иметь никакого влияния, потому что муравьи следующего поколения родятся не от этих деятельных и даровитых субъектов, а от обыкновенных и постоянно праздных самцов и самок. По-видимому, тут представляется для теории естественного выбора непреодолимое затруднение; по-видимому, тут не может быть постепенного улучшения или очищения породы, потому что отдельные поколения этой породы разобщены между собой, то есть не происходят друг от друга; а между тем только постоянное накопление мелких усовершенствований, передаваемых из одного поколения в другое, могло бы объяснить нам то громадное и своеобразное развитие умственных способностей, до которого дошли в настоящее время рабочие пчёлы и рабочие муравьи. Если же нам придётся допустить, что эти способности возникли мгновенно, безо всякого подготовления и исторического развития, то теория Дарвина может считать своё дело окончательно проигранным, потому что здесь, по-видимому, живой факт возмущается против теории и самым своим существованием уличает её в несостоятельности».
Итак, разбираемый пример — ничтожная капля в безграничном океане живой жизни — ставит под угрозу величайшее творение обобщающей мысли Дарвина. Он сам не отрицал, что с точки зрения разрабатываемой им теории естественного отбора весьма трудно объяснить, как могли возникнуть в семьях общественных насекомых — муравьёв и пчёл — бесплодные рабочие особи, отличные как от самцов, так и от способных плодиться самок. Будь бесплодное насекомое обыкновенным животным, можно бы без колебания признать, писал Дарвин в «Происхождении видов», что все особенности этого насекомого «приобретены под влиянием естественного отбора. Именно сначала могли родиться особи с полезными в слабой степени особенностями, которые они передали своим потомкам, эти изменялись и отбирались в свою очередь и т.д.». Но ведь рабочая особь весьма сильно отличается от родителей и в то же время совершенно бесплодна, следовательно она «никак не может передать последовательно приобретённых изменений строения или инстинкта своему потомству».
Спрашивая, «возможно ли согласовать такой случай с теорией естественного отбора», Дарвин сам находил, что «эти случаи представляют собой одно из величайших затруднений» для его теории. «Меня удивляет, — писал он в другом месте, — что до сих пор никто не воспользовался этим демонстративным примером бесполых насекомых против хорошо известного учения об унаследованных привычках, защищаемого Ламарком». И через много лет, уже в «Происхождении человека», Дарвин вновь и вновь возвращается к размышлениям по поводу того, как могли сложиться «чудесные инстинкты бесплодных рабочих-муравьёв и пчёл, не оставляющих потомства, которое могло бы унаследовать действие их опыта и видоизменившихся привычек».
Разобраться в биологии полиморфных видов, в нашем примере видов с самками двух морф (форм) — плодовитыми и бесплодными, — Дарвину отчасти помогла история одной породы крупного рогатого скота, представленной короткорогими быками и коровами. Когда бычков этой породы искусственно кастрировали, они вырастали длиннорогими волами, заметно отличными от обоих короткорогих родителей. Другой сходный пример — это две разновидности левкоев: из их семян развивается небольшое число невзрачных плодоносов и масса растений с пышными махровыми, но бесплодными цветками. И порода скота и сорта левкоев созданы с помощью отбора, применённого к породе в целом, к сорту в целом.
Отсюда Дарвин и заключил, что, видимо, и у «общественных насекомых отбор, стремящийся к достижению известной цели, применялся к семье, а не к особи», — точнее говоря, воздействовал на семью как на отдельность.
Но разъяснение снимало только часть трудностей. Вопрос, как всё-таки накапливались изменения, оставался неразрешённым. Именно этот пример бесплодных рабочих особей подхватили биологи-идеалисты и попытались обратить его против учения об унаследуемых привычках и шире — против выдвинутого ещё Ламарком учения о наследуемости приобретаемых признаков и свойств, учения, ставшего одной из материалистических основ теории Дарвина. Не удивительно поэтому, что немецкий профессор Август Вейсман в своей метафизической концепции о независимой от внешних условий зародышевой плазме, о независимых от условий жизни факторах наследственности отвёл видное место пчёлам и муравьям.