Григорий улыбнулся, услышав последнее слово. Он сказал:
– С ней гораздо проще. Обезьяны живут среди нас до сих пор, нет причин отклонять эту теорию.
– А что насчет слов о теории мироздания? – спросил Экхарт.
– Это каких? – озадаченно спросил журналист.
– Такая теория должна объяснить смысл нашей жизни, – переформулировал слова Григория Экхарт.
Юноша задумался, но вскоре сказал:
– Может тогда смысл в продолжении рода?
– Не так уж интересно звучит, да? – сказал Экхарт, улыбнувшись.
– Пожалуй, – с сомнением улыбнулся в ответ Григорий.
Григорию показалось, что они ходят кругами. Как будто вместе с дорогой закручиваются и его мысли. Изредка они спускались по небольшой лестнице, но ему не помнилось, чтобы они поднимались вновь. Впрочем, это все только кажется, ведь голову занимали другие мысли – так подумал Григорий.
– А как тебе такая теория возникновения жизни: первых людей привезли на Землю с другой планеты? – спросил Экхарт, явно радуясь своей находчивости.
– А чем она отличается от предыдущей? Нет, в этом мире есть две теории: религиозная и биологическая.
– А что, если мы живем в мире, который находится в другом? – внезапно предположил Экхарт.
– Ну, это уже совсем фантастика! –сказал Григорий.
– Почему же? Мы словно муравьи: строим дома, заботимся о потомстве, работаем не покладая рук. Но при этом мы редко смотрим выше самих себя. Ведь мы люди – верх эволюции, summo cibum catenam… – с нарастающим темпом заговорил Экхарт.
– Что?
– Вершина пищевой цепи, – пояснил Экхарт последние слова, сказанные им на латыни.
– Теперь понятно, – Григорий помедлил и затем продолжил, – знаете, а в детстве я думал об этом. Думал, как нас воспринимают другие существа, ведь их мозг устроен по-другому. Мне до сих пор обидно от мысли, что животные скорее всего принимают нас ни за кого иного, как за самих себя. Они, может, даже не знают, что мы умнее, – он выдержал небольшую паузу. – Вы, наверное, правы: в каком-то смысле они живут в своем мире, а наш мир включает в себя их среду обитания.
– Да, я именно об этом и говорю.
– Но до чего же крупны тогда масштабы удаленности нашего мира от мира-родителя? – спросил Григорий, в глазах которого засверкали огоньки интереса и воодушевления.
– Они имеют космический масштаб. Я назвал эту теорию мироздания теорией космоса, – довольно произнес Экхарт.
Собеседники остановились возле двух берез. У корня они сливались в одну, зато, идя кверху, расходились в разные стороны, образуя рогатку. Если мысленно натянуть на ней резину, то снаряд полетит не иначе, как в озеро. Именно это и представляли особенно склонные к фантазированию посетители этого места.
Экхарт посмотрел на озеро через природную рогатку и тихо сказал:
– Это напоминает мне кое-что…
Григорий не расслышал его слов.
– А знаете, вы ведь так и не рассказали про остальных ваших спутниц сердца, – вдруг сказал он.
– Да, я как раз об этом.
– Кажется, вы остановились рассказывать на второй?
***
Я всегда любил красивые места, я к ним стремился. Потому вскоре после возвращения в Ленинград я решил продолжить поиски места, которое не тронула война. Некоторое время, а именно, полгода я жил у знакомого. Он потерял родителей, и квартира пустовала. Он пригласил меня пожить у него. По его выражению лица и голосу я понял, что он хочет занять квартиру хоть кем-то, кто заменит ему родителей, но я знал, что не смогу сделать этого. Никто не смог бы. Этим знакомым был Артем.
Все время, что я прожил в его квартире, я изучал города, которые мог бы посетить. Мой выбор пал на Выборг. Он был рядом с Ленинградом, так что я приметил его сразу. Окончательное решение обосновать могу лишь тем, что по словам правительства СССР, Выборг был из тех городов, который подлежит восстановлению в первую очередь, а также тем, что в нем попросту спокойно, мало жителей и есть замок, который мне очень захотелось посетить.
Я распрощался с военным товарищем, мы обменялись любезностями и навсегда расстались. Я сел на поезд. Это был поезд в настоящую новую жизнь, но теперь только мою. По приезде я понял, что город оказался не в лучшем виде после войны. По крайней мере, на фотографиях, которые мне удалось лицезреть, Выборг был красивым и даже великим, если присмотреться. Сейчас он походил на раненого солдата, думающего лишь о том, через что он прошел, а не о своем будущем.
Но мне не было там плохо. В Выборге я получил то, чего хотел – свободу. Я был один, но это даже воодушевляло меня. Я устроился на работу кем-то вроде журналиста. Почему-то меня тянуло к этой профессии, и я давно хотел заняться писательской деятельностью. Я писал, а точнее, переписывал на свой лад заумные доклады, статьи и новости из мира науки. Мне больше нравилось познавать, чем делиться накопленными знаниями, но вскоре наше издательство обрело популярность, ведь людям хотелось отвлечься от войны, и новый уровень заработка заставил меня задуматься о перспективах личной жизни. Тогда я и познакомился с ней.