Стало ясно, что провалилась шифровка; это подтвердилось на другой же день. К нам в одиночку с шумом ввалился инспектор тюрем Гольдшух. Выпятив грудь, приветствовал нас:
— Здорово!
Мы ничего не ответили.
— Обыскать!
Надзиратели бросились нас обыскивать.
С нас содрали верхнюю и нижнюю одежду, вывели в коридор. Гольдшух порвал по швам мои штаны, потом кальсоны и рубашку. Надзиратели отдирали железную обшивку с печи, отрывали плинтуса. В коридоре было холодно, и мы с Шевелёвым щёлкали зубами.
Распоров по швам всю нашу одежду, Гольдшух начал заглядывать в каждую щёлку. Я обратился к нему:
— Вы, господин инспектор пальчиком в парашке… может, чего там нащупаете….
— Молчать! Я тебе покажу шифровочки писать!
— Не тычь, сопля! — неожиданно гаркнул своим басом Шевелёв.
Эффект получился замечательный: Гольдшух выскочил в коридор и, подпрыгивая перед Шевелёвым, махал своими кулачонками перед его носом. Шевелёв вытянул вперёд голову, оскалил зубы и следил за Гольдшухом, а я, присевши на корточки, хохотал: настолько картина была комичной…
— В карцер их! В карцер! В пустую одиночку!
— Голыми, ваше бродь? — обратился к нему старший надзиратель.
— Принесите им вшивые бушлаты и штаны! В пустую одиночку!
Нас голыми впихнули в холодную одиночку, потом принесли бушлаты и штаны.
Мороз в одиночке стоял отчаянный. Эта одиночка служила светлым карцером; окна в ней были разбиты, и в ней было так же холодно, как на улице. Мы бегали по карцеру, садились в угол, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться. Так промучились до ночи. Вечером дали нам хлеба, холодной воды и лампу. Ночь просидеть было немыслимо. Шевелёв стал бить ногами в дверь.
Пришёл старший надзиратель и пообещал:
— Будете стучать — свяжем. — И ушёл из коридора.
— Стуком их не прошибёшь, — надо что-нибудь остроумнее выдумать. Давай им иллюминацию устроим…
Быстро разобрали ящик от параши, облили обломки керосином из лампы и подожгли. Костёр запылал, распространяя вокруг себя приятное тепло; загорелся деревянный пол одиночки. Сильный свет и дым, поваливший в окно, вызвали тревогу, за окном заверещал свисток дежурного надзирателя; поднялся шум; надзиратели толпой бросились в секретную. А мы спокойно сидим у пылающего костра, греемся. Надзиратели выволокли нас в коридор и стали тушить пылающий пол и костёр.
Нас опять водворили в нашу одиночку. Так закончилось наше первое знакомство, с Гольдшухом. Мы, удовлетворённые нашей выходкой с иллюминацией, улеглись спать.
Хроника тюрьмы
В марте меня опять вызвал следователь. Он предъявил мне шифровки, перехваченные тюремщиками.
— Это вам предназначалось?
— Не знаю.
— Найдено в продуктах, которые вам передавали с воли…
— Может быть.
— Если вы не поможете нам эти записки расшифровать, мы принуждены будем отправить их в Петербург для расшифрования; это лишь затянет дело, — там всё равно расшифруют.
— Мне неизвестно происхождение этих шифровок. Может быть, их сами составили…
— Фу, какую глупость вы говорите!.. Следователь вскочил со стула, сунул в портфель лапку и, уставившись на меня, проговорил:
— По вашей, а не по нашей вине затягивается дело…
— А я вас не торопил…
И этот допрос дело следствия не сдвинул ни на йоту. Мне предстояло ждать неопределённо долгое время, пока петербургская охранка распутает адресованные мне шифровки. Я действительно не торопился делом, потому что впереди, кроме петли, ничего не было.
1911 год для иркутской тюрьмы был богат значительными политическими событиями. В новосекретную привели большую группу молодёжи, арестованной в посёлке железнодорожной станции Зима (в Сибири). Группа обвинялась в ряде экспроприаций. Тяжёлые политические и экономические условия, жестокая реакция и репрессии, введённые на железных дорогах, выбивали активную и революционную молодёжь из обычной колеи, толкали её на рискованные выступления. Сибирская тайга создавала благоприятные условия для различных авантюрных предприятий. Нетерпеливая молодёжь, увлекаемая романтикой боевой жизни, часто шла в тайгу, создавала партизанские труппы с намерением вести систематическую вооружённую борьбу с самодержавием. Сильно в этом отношении влияло партизанское движение Лбова на Урале.
Зиминская группа была одной из таких групп. Тайга их скрыла, приняла в свои объятия, но скоро вытолкнула. Группа быстро почувствовала себя одинокой, оторванной от общего движения. Дело не казалось уже таким большим и обещающим, каким оно казалось в предположениях. Тайга не кормит, и группа принуждена была выйти и действовать. Действия начались с экспроприации и дальше этого не пошли. Сразу же группа оказалась в тисках жандармов и быстро была ликвидирована.