В основе выступлений таких групп всегда лежала идея вооружённой борьбы с самодержавием. Но на практике такие выступления сводились к убийствам мелких полицейских и жандармских чиновников и к экспроприации, в конечном счёте носившим характер самоснабжения.
Таково по существу было движение лбовцев на Урале, действия боевой дружины в Верхоленском уезде. К этому же свелось и выступление зиминской группы.
Молодёжь таких групп, смелая в своих действиях на воле, быстро падала духом и притихала в тюрьме. То же случилось и с зиминцами. Почувствовав оторванность от партии ещё на воле, они сильно почувствовали своё одиночество в тюрьме. Считая, что они сами оторвались от партии, нарушив её постановления, они не решались даже претендовать на положение политических, считали себя уголовными преступниками. Администрация этим пользовалась и обычно сажала в камеры вместе с уголовными. Во главе группы зиминцев стоял Никулин, молодой парень, кажется, железнодорожный техник. Вся группа была присуждена к каторге, благополучно избежав петли.
Успокоившаяся было тюремная администрация после «рождественской иллюминации» вновь начала свои преследования. После одной из поверок, на которой мы не встали и не ответили на «приветствие» Магузы, нас на семь суток посадили на карцерное положение. Отняли матрацы, вынесли из одиночки табуретки, койку подняли к стене и замкнули; окно наглухо забили щитам. Получился тёмный карцер. Мы обычно в таких случаях начинали петь. Шевелёв садился в угол и басом начинал выводить: «Вы жертвою пали…» Пели мы все известные нам революционные песни. Потом Шевелёв налаживался на истерический лад и начинал демонически хохотать. Это выходило у него так хорошо, что даже мне становилось не по себе. Надзиратель подбегал к одиночке и кричал в форточку:
— Перестань! В утку скрутим! Перестань, говорят!
Я подходил к форточке и показывал надзирателю кукиш. Надзиратель закрывал форточку, бежал к звонку и вызывал дежурного помощника. Магуза, зная в чём дело, сам на вызов не шёл, а посылал старшего надзирателя. Старший пытался нас уговаривать. Когда уговоры не помогали, угрожал «скрутить» нас. Однако и эти угрозы не помогали. Однажды вышедший из себя тюремщик приказал дежурному:
— Лишить их воды… и не давать, пока не утихомирятся!..
В ответ на выходку старшего мы объявили голодовку. Хлеб, который давали нам каждое утро, мы выбрасывали. На одной из поверок дежурный помощник, который относился к нам сочувственно, спросил:
— Почему вы голодаете?
— Требуем, чтобы прекратили над нами издеваться…
— Я прикажу, чтобы вам дали воду.
— Спасибо, но мы будем голодать, пока не снимут карцерного положения и дежурные не прекратят свои «приветствия» на поверках.
Мы голодали в течение семи дней. Однако администрация сняла карцерное положение лишь тогда, когда окончился срок наказания. По снятии карцера мы голодовку прекратили. После голодовки администрация решила нас с Шевелёвым развести, и я опять остался в одиночке один.
Однажды в соседней одиночке раздался стук. Я отодвинул парашу и спросил в трубу:
— Кто стучит?
В трубе послышался ответ:
— Это говорит Булычёв, член восточно-сибирской боевой дружины. А вы кто?
— Я Никифоров.
— Вы за жердовское нападение, я слышал?
— Вас где арестовали?
— В Манзурской волости; сегодня ночью меня сюда привезли.
— Как же арестовали вас?
— Захватили на одной квартире. Я отстреливался, убил урядника и помощника станового пристава. Меня тоже ранили. Мне удалось было скрыться, но от потери крови я потерял сознание, и меня взяли в одной крестьянской избе.
— Ещё кого-нибудь арестовали?
— Нет, остальные дружинники на воле.
— Вас уже допрашивали?
— Да. Жандармы усиленно меня «охаживают»: предлагают раскрыть всю организацию, за это обещают сохранить жизнь, а иначе — военный суд и петля. Я смеюсь над ними…
К двери подошёл надзиратель, и мы прекратили разговор. Вечером, после поверки, мы опять возобновили с Булычёвым прерванный разговор.
— Товарищ Булычёв, расскажите, какую цель преследовала ваша дружина и что она делала.
— Видишь ли, какая штука: чтобы уяснить цель нашей организации, необходимо знать психологию её участников. Большинство активных участников — политические ссыльные и бывшие каторжане; многие ив нас участвовали в боевых дружинах и восстании 1905 года. Я сам — участник московского декабрьского восстания; был членом эсеровской боевой дружины. Реакция нас придавила и выбросила сюда, в Сибирские дебри. По два с лишним года мы прожили в этой глуши без всякого дела, да и делать-то было нечего, варились в собственном соку, спорили, склочничали, а многие и пьянствовали с тоски. Часть, правда, чему-то училась, занималась, — одним словом, книжничали. Последний год нас особенно взволновал: в России опять зашевелились; прокатилась волна стачек. Мы тоже оживать начали; решили расшевелить сибирских мужиков, поднять их на восстание, — для этого и решили создать боевую дружину.