— Что случилось? Почему ищут Кондышева?
— Помилование ему пришло, а его найти не могут. Повесили его… Поторопились… Ищи теперь не ищи — нету человека… Перетрусили… Боятся — попадёт…
Сарра сообщила, что приехал новый генерал-губернатор Князев. Ну, теперь скоро…
Подкоп
Вскоре после моего суда состоялся суд над манзурскими боевиками. Уход Селиванова отразился на приговоре: только Булычёв и Пославский, как руководители дружины, получили по пятнадцати лет каторги; остальных участников присудили к сравнительно небольшим срокам. Возможно, что на мягкости приговора сказалось предательство Булычёва. Охранка не пожелала его ликвидировать и в связи с этим принуждена была мягко отнестись и к другим участникам.
Скоро осуждённые дружинники ушли на каторгу. А я всё сидел и ждал…
Осуждённые за «вязку» в больнице затеяли новый побег с помощью подкопа. Они сидели по три человека в одиночке. В соседней с моей сидел Донцов и с ним двое осуждённых за больничный побег; в следующей камере тоже сидели из их группы.
Подкоп должен был начаться из камеры Донцова. Мне предложили принять участие в побеге. Я согласился.
Пилки и короткие ломики уже были заготовлены. Нужно было пропилить деревянный пол в одиночке, потом под полом пробить стенку в камеру Донцова, из камеры Донцова пробить фундамент наружной стены корпуса, выходящей во внутренний двор тюрьмы. Из соседней камеры должны были пробить отверстие в стене, где идёт труба от параши. Через это отверстие из соседней камеры в ночь побега должны проникнуть остальные участники побега. Подкоп прорывать должны были я и камера Донцова.
Я, под предлогом, что прутья койки мешают мне спать, перебрался с постелью на пол. И когда убедился, что администрация относится к этому безразлично, перепилил одну из половиц таким образом, чтобы она не могла провалиться в случае, если по полу будут стучать во время обыска.
Он что-то возбуждённо говорил, но старший захлопнул форточку и сердито ворчал:
— Только суматоху зря поднимает.
Старший ушёл. Мы опять принялись за нашу работу. Хотя и старались не стучать, однако спокойно работать уже не могли: отдельные неосторожные стуки прорывались. Вдруг провокатор закричал на весь коридор:
— Начальника давай! Убегают!
Мы, как угорелые, выскочили из-под пола; я кое-как набросил доску на отверстие, набросил матрац и лёг под одеяло, наспех нацепив кандалы и наручни.
Надзиратель дал тревожный звонок, и в коридор прибежал помощник с толпой надзирателей.
— В чём дело?
— Восьмая камера вопит, ваш бродь, побег, говорит.
— Ваше благородие, идите сюда! — кричали из восьмой камеры.
Опять провокатор что-то возбуждённо говорил помощнику. Помощник дал распоряжение:
— Обыскать вторую камеру!
Открылась дверь; толпа надзирателей ввалилась в мою камеру.
— Вставай, выходи!..
Я поднялся с матраца и пошёл к двери; только перешагнул через порог, как свалились наручни и кандалы. Один из надзирателей, увидев это, закричал:
— Ваш бродь, кандалы и наручни слетели!
Из одиночки тоже раздался испуганный голос надзирателя:
— Пол прорезан! Стенка проломлена!
Два надзирателя схватили меня за руки и прижали к стене, словно я мог убежать.
— Открывай третью камеру! Выходи! У этих тоже свалились кандалы.
— Ваш бродь, дыра в стене!
Это возле параши открыли пролом в четвёртую камеру. Нас выстроили в коридоре. Надзиратели суетились возле нас с револьверами в руках. Шеремет ходил из камеры в камеру и только растерянно повторял:
— Вот сволочи… Кто бы мог подумать!.. Подкоп из новосекретной. Вот сволочи!
В одиночках разворочали все полы. Вытащили в коридор ломики, пилки.
А мы стояли в нижнем белье и дрожали от холода. Надзиратели дали нам наши халаты, коты и повели в контору. В конторе перед каждым из нас стоял надзиратель с револьвером.
— Теперь в первую очередь пороть нас будут, — заговорил один из бывалых. — Бой устроим, не дадимся.
— Ну, что там бой, всыпят за моё почтенье…
— А я буду плевательницей отбиваться, — задорно сказал Донцов.
Вопрос о порке стал передо мной со всей остротой. Я решил попытаться предупредить этот позорный акт. Было два способа: нанести удар начальнику или его помощнику (это влекло за собой военно-полевой суд, так как тюрьма была на военном положении) или покончить с собой, если им удастся меня выпороть.
В комнату вошёл помощник начальника Хомяков.
— Никифоров, в кабинет начальника!