Таков был партийный состав четырнадцатой камеры.
Однако в обычной жизни не только камеры, но и всего коллектива, когда теоретические вопросы не вклинивались, камеpa резко делилась на два лагеря: рабочие и интеллигенция. Во главе рабочей группы стояла наша большевистская кучка, во главе другого лагеря стояли Файнберг, Пестун, Пославский. К нам присоединялись эсеры Итунин, Мельников, часть украинских анархистов и двое грузинских меньшевиков, остальные были в противном лагере; пепеэсовцы и беспартийные стояли в стороне.
Объектом борьбы были внутренние отношения в коллективе, отношения коллектива с администрацией и вопросы строительства коммуны.
Революционный подъем и каторга
Вновь начавшееся в 1911 г. революционное движение громовыми раскатами развёртывалось на протяжении всего 1912 года. Первомайская стачка вывела сотни тысяч пролетариев на улицы столиц и пролетарских центров, над слабеющей реакцией нависли тучи революционной грозы.
Тревожно жила в этом году российская буржуазия. Дисциплина и выдержка, с которой прошли майские стачки и демонстрации, отчётливые лозунги на майских знамёнах: «Демократическая республика, восьмичасовой рабочий день, конфискация помещичьих земель», являли для буржуазии грозную и вместе с тем убедительную картину, чувствовалось, что это только начало того большого и грозного, что будет впереди. Под натиском крепнувшего рабочего революционного движения плотная стена реакции давала трещины: промышленная буржуазия под натиском массовых стачек не выдерживала и шла на экономические уступки. Правительственные репрессии против рабочих вызывали всё новые и новые массовые политические стачки и, мешая производству, уже не вызывали былого сочувствия со стороны либеральной буржуазии. Единый фронт реакции разлезался и в образовавшиеся щели всероссийской казематки подули сильные, освежающие сквозняки.
Задавленная реакцией политическая активность рабочей массы вновь начала оживляться, революционное движение гремящими потоками развернулось по России. Московская стачка трамвайщиков; дело Бейлиса, вызвавшее своей возмутительной антисемитской подлостью бурю политических стачек протеста; еврейский погром в Лодзи, вызвавший широкую волну политических стачек; обуховская стачка протеста суда над рабочими и целый ряд других политических событий трясли 1913 год как в лихорадке. Все эти огромные и в большинстве кровавые события аккумулировались в политической каторге и ссылке, приводя её в состояние крайней напряжённости. Письма, газеты, толстые журналы со всех концов кипящей России несли нам вести о начинающейся буре. Заряжённая токами бурного движения каторга жила как в чаду. Жёсткие дискуссии то и дело вспыхивали по всему коллективу. Особенно буйно отзывалась на эти события четырнадцатая камера.
Являясь застрельщиком во всех политических вопросах, четырнадцатая камера своим огнём заражала и остальную часть коллектива, втягивая его в курс политических событий.
Характер развёртывавшейся революции был основным предметом дискуссий четырнадцатой камеры. Большевистская группа характеризовала развёртывающееся движение как начало глубокой социалистической революции, мотивируя свою характеристику тем, что движение исходит исключительно из недр рабочего класса, им организуется и им самим руководится и что все стачки неизбежно перерастают в стачки политические и кончаются кровавыми схватками с царской полицией и с войсками, и, наконец, что мелкая и либеральная буржуазия не принимает в этом движении почти никакого участия. Что все эти предпосылки ясно определяют нарастающую революцию как социалистическую…
Меньшевики и эсеры зло высмеивали нашу позицию, называя её плодом нашего воображения, навеянного каторгой.
— Вы предсказываете социалистическую революцию потому, что вам хочется её, а не потому, что она действительно наступает… Революция может развернуться только при широком участии «демократических: элементов», а этого мы не видим, да и сами вы подтверждаете, что широкие слои мелкой и либеральной буржуазии стоят в стороне… Не кучка ли одних рабочих произведёт «социалистическую» революцию? — подчёркивали они язвительно. — Мы видим не «начало революции», а обычную экономическую борьбу, от которой революцией и не пахнет…
— А годы реакции забыли? Почему тогда стачек не было?
— Были и тогда стачки…
— А разве были такие стачки, как теперь? Разве политические стачки были?.. Почему теперь не раздавят стачки, как давили их во время реакции? Почему теперь стачки растут и с первых же шагов превращаются в политические. Разве это не значит, что правительство и буржуазия не в силах их подавить, разве это не значит, что пролетариат берёт инициативу в свои руки?