Эта гнусная попытка дискредитировать нас встретила осуждение даже со стороны рядовой массы эсеров и меньшевиков.
Было ясно, что в случае репрессий первые удары приняла бы на себя четырнадцатая камера и в первую очередь большевистская группа, которая целиком уже прошла через жесточайшую борьбу и репрессии по разным каторжным тюрьмам, и революционная непримиримость этой группы была продолжением её прежней борьбы.
Проминский пришёл из томских застенков. Рогов Алексей из красноярской, тоже имеющий за собой «славу», и за моей спиной имелось два года новосекретной иркутской тюрьмы, где я в эти два года упорно отбивал все попытки сломить мою революционную волю… Уже эти одни признаки служили гарантией, что наша хотя и маленькая, но железобетонная большевистская группа будет драться не в последних, а в первых рядах…
Попытки эсеров и меньшевиков дискредитировать нас приводили к тому, что мы ещё сильнее заостряли вопросы о политике руководства коллектива. Нам удалось добиться того, что четырнадцатая камера подавляющим большинством высказалась за пересмотр политики коллектива. Это была первая наша победа революционно-принципиального порядка. Наша позиция четырнадцатой камеры усилилась присоединением к нам группы анархистов и сильной группы рядовых эсеров и меньшевиков (из анархистов — Козюра; из эсеров — Мельников, Итунин, Соловьёв, Козюбенко; из меньшевиков — грузин Тотрадзе и т. д.). Вся эта группа с первых же дней Октября порвала со своими партиями и перешла к большевикам и по сиё время работает в рядах партии.
Приняв постановление о выправлении политической линии коллектива, четырнадцатая камера вынесла этот вопрос на решение всего коллектива.
Коллективный старостат (руководство), находившийся целиком в руках меньшевиков и эсеров, встревожился. Руководство не ожидало, что четырнадцатая камера целиком выступит против политики руководства, и, чтобы парализовать действия «бузотёров», старостат повёл энергичную обработку остальных камер.
— Опять четырнадцатая бузит против политики коллектива, надо дать отпор бузотёрам…
Руководству не раз удавалось наши принципиальные позиции представлять коллективу как простое бузотёрство и срывать поставленные нами перед коллективом политические вопросы. То же произошло и на этот раз. Решение четырнадцатой камеры было поставлено на обсуждение всех камер коллектива и подавляющим большинством было провалено.
Внешнеполитические вопросы заостряли партийные отношения коллектива, внутренние политические вопросы определяли революционную степень коллектива, состояние его революционной тактики и степень сопротивляемости коллектива как революционной силы.
1913 г. принёс каторге вообще большие надежды и разочарования. Приближался юбилей трёхсотлетия дома Романовых. Это событие явилось некоторого рода проверкой принципиальной устойчивости всех членов коллектива.
Юбилей всероссийских держиморд подготовлялся как событие большой политической важности и потому от него ожидали всяческих последствий, связанных с монаршей милостью, в том числе «примирения с общественностью» и амнистии осуждённым за разного рода преступления, в том числе и политическим.
Вот эти-то надежды вызвали оживлённые дискуссии во всех слоях каторжного населения. Уголовная каторга особенно надеялась на царские милости. По совету администрации уголовные собрали значительную сумму денег, купили на них хоругвь и послали царю с поздравлением. Маловеры из уголовных подсмеивались над простаками.
— Эх, вы, фрайера, на краплёную ставите, бита будет, плакали денежки…
Спорили, ругались и даже дрались на этой почве. Особенно затратой на «херугву» недовольными были картёжники.
— И удумали, жлобы, на херугву Николашку поймать. Сколько денег уплыло…
Хотя скептики и скулили, однако юбилея все ждали с нетерпением и надеждой. Большие дискуссии по юбилею происходили и среди политической каторги.
Были сторонники непринятия амнистии, если она в действительности будет, и были сторонники приемлемости амнистии. Первые мотивировали свои позиции тем, что принятие амнистии будет означать участие в ликовании по случаю юбилея врага, поэтому юбилей должен быть встречен революционерами с исключительной враждебностью. Вторые указывали на то, что использование царской амнистии предоставит возможность революционерам продолжать на воле революционную работу. Была и третья позиция, которая формулировалась так: «Нам безразлично: будет амнистия, или нет. Если освободят нас, мы пойдём, а. почему нас освободят, мы справляться не будем».