— Ну, как твои балерины? — обратился он ко мне, смеясь.
— Ничего! «Просто», говорят, «мило»…
Тохчогло расхохотался.
— «Мило», говоришь? Ну, ну!
— А мы идём на собрание.
— Куда?
— Наша александровская бражка устраивает по «текущему моменту». Говорят, на «победу» общественное мнение мобилизовать собираются. Идём с нами.
— Идём.
Зал клуба приказчиков был набит до отказа. За столом на сцене сидело несколько человек александровских оборонцев. Возле них суетились новоиспечённые юнкера, Маевский и ещё несколько человек.
— Смотри и «школа прапорщиков» при параде, — язвил Тохчогло и стал осматриваться.
— Высказаться нам, пожалуй, эта бражка не даст. Кого ты высматриваешь?
— Смотрю, нет ли кого из наших. Высказаться не дадут, сволочи! Давай обструкцию им устроим.
— Давай. Я пойду в тот угол и буду там кричать, а ты здесь. И вы тоже кричите, — обратился я к жене Тохчогло.
— Как же, я обязательно!
Я стал пробираться на другую сторону зала. На задних скамейках сидела порядочная группа рабочих. Я примостился возле них. Зазвенел звонок. Председательствующий открыл собрание. С докладом выступил эсер Архангельский.
Он долго распинался о достижениях революции, о необходимости закрепить завоевания. Говорил, что революция с удовлетворением встречена «союзниками».
Говорил об армии, её тяжёлом положении, потом перешёл к «защите» революции.
— Революции грозит опасность со стороны Германии. Мы должны добиться решительной победы над немцами и должны напрячь все силы…
— Долой войну! Долой буржуазных прихвостней! — закричал я что есть силы.
— Долой войну, довольно гнить в окопах! — подхватил Тохчогло дуэтом с женой.
Рабочие оглянулись на меня с удивлением. Один из них, пожилой, с рыжеватой бородой, поднял к голове руку, нерешительно её подержал, потом сорвал с головы кепку и неистово закричал:
— Долой! Довольно! Довольно войны!
В зале зашипели, зашикали. Но остальные рабочие нас поддержали, в передних рядах тоже. Галдёж поднялся невообразимый. На передних скамьях началась драка. Звонка не было слышно. Все поднялись, некоторые начали выбираться к выходу. Шумели минут десять. Наконец кто-то со сцены прокричал:
— Собрание закрываем!
Народ стал выходить из зала. Я сидел и ждал, когда народ схлынет. Наконец зал почти опустел, лишь возле сцены группировалась кучка наших александровцев. Я подошёл к ним.
— А, и ты здесь, — обратился ко мне со злобой Маевский.
— Точно так, господин юнкер, здесь, — спаясничал я.
— Не твоих ли это рук дело?
— Нет, не только моих, но и Тохчогло и ещё других, которые нам помогали.
— Крутнуть бы вас как следует, бандиты какие-то, — вмешался Кругликов.
— Руки коротки, — ответил я вызывающе.
Архангельский стоял в стороне и как-то растерянно смотрел на меня.
— Товарищи, товарищи, постойте, здесь дело не в том, что они спровоцировали срыв собрания, а в том, что их сильно поддержали, а это… знаете, уж разложением пахнет…
«Школа прапорщиков» бросала на меня злобные взгляды.
— Подождите, доберёмся мы до вас, — бросил кто-то из них.
— Это вы когда прапорами будете, а сейчас вам ещё нельзя, — опять подтрунил я над ними.
— Ну, ну, катись, а то и сейчас всыпем.
— Тише, тише, товарищи, не зарывайтесь, вместе кандалами-то звенели, — стал примирительно увещевать юнкеров Архангельский.
В зал опять зашёл Тохчогло.
— Ну, чего ты тут торчишь, идём!
Мы вышли на улицу. Народ ещё толпился у клуба. Слышались оживлённые споры.
— Здорово, брат, вышло! Кто это тебя там так дружно поддержал?
— Рабочие. Кажется, железнодорожники. А юнкера-то как озлились. Хоть сейчас в штыки готовы.
— Это питомцы Краковецкото, три года готовились, теперь и рвутся в бой.
— Да, эти солдафоны ещё нам хлопот наделают. Ну, прощайте, пойду спать. — Я простился с Тохчогло и пошёл.
— А победа сегодня всё-таки за нами, — крикнул я обернувшись. — Жена Тохчогло махнула мне рукой. Я довольный закончившимся днём бодро зашагал к брату.
На следующий день на почтовых выехал по сёлам. Ехал по Якутскому тракту.
С детства знакомые виды: «Весёлая гора», вершина высокого перевала, откуда виден как бы плавающий в дымке город и окружающие горы. На севере вдали маячили сёла. Внизу видны глубокая падь и крутой подъём «Карлука».
Целых две недели я плутал от одного села к другому. Крестьяне с радостью уничтожали все старые волостные учреждения и заменяли их волостными комитетами. Некоторые небольшие волости упразднялись и организовывали районные комитеты. Везде выносили постановления о прекращении войны.