В этой схватке матросы и артиллеристы потеряли одиннадцать человек убитыми.
Ночью правительственные войска стали сосредоточиваться вокруг провиантских складов и у арсенала, оттеснив к центру караулы повстанцев. Некоторые части повели наступление на окраинные матросские казармы с попыткой овладеть ими. Из Ораниенбаума на подводах подоспел какой-то армейский полк с пулемётами и, объединившись с оставшимися верными правительству частями, повёл наступление на Павловские казармы, где засели главные силы повстанцев. Матросы под руководством машинного квартирмейстера Волгина несколько раз оттесняли наступающих от центра и выбили их из района провиантских складов. Залпы, трескотня, отдельные выстрелы, «ура» накаляли историческую мятежную ночь; матросы дрались в строю, группами, в одиночку, без команды; раненые сами ползли к казармам и сами перевязывали себе раны своими рубашками. В революционном штабе тревога: мало патронов.
Приказ: пробиться к пороховым складам.
Бой вновь разгорается с новой силой. Матросы двинулись на прорыв противника, но, обожжённые пулемётным огнём, подались назад…
В центре города, где магазины, вспыхнуло огромное зарево. В боевые шумы ружейных залпов и трескотню пулемётов вплелись визгливые звуки пьяного гвалта и звон разбиваемых стёкол: это начался разгром магазинов и винных складов. Провокация и предательство развернули свою работу в тылу восставших. Обитатели городского «дна», матросские и солдатские отбросы, руководимые полицейскими чиновниками, под покровительством ночи делали своё грязное дело, привлекая к погрому всех жаждущих лёгкой наживы и выпивки…
Усиленные патрули повстанцев бросились к месту разлагающей опасности и пытались прекратить погром и разогнать погромщиков. Погромщики, рассыпавшись по городу, начали громить частные квартиры и устроили несколько поджогов в разных местах города и ещё больше усилили суматоху…
На вражеской стороне загремело ликующее «ура»… К Кронштадту подходила бригада гвардейских войск.
Повстанцы, сжимаемые железным кольцом правительственных войск, стягивались к Павловским казармам и готовились к упорному и решительному бою…
Медленно сжималось кольцо правительственных войск. Не один раз экипажи врезались стальной колонной в ряды противника, расстраивали его ряды и отбрасывали с занятых позиций. Но всё теснее и теснее сжималось живое кольцо, всё реже и реже раздавались ружейные залпы повстанцев… иссякали патроны. Отряд за отрядом, группа за группой отходили матросы за цепи обороны, бросая во дворах экипажей ставшие бесполезными ружья и пустые подсумки. Оставшиеся с малыми запасами патронов только отбивали наступающих и, не нападая, шаг за шагом отступали к последнему пункту защиты, к Павловским казармам.
Город пылал; с треском рушились горевшие здания… Бурей взметнулась мощная «Марсельеза». Побеждённые с непобедимой волей слали свой вызов тёмному миру… Чёрная беззвёздная ночь отражала багровым заревом…
В подвиге и преступлении тонул первый революционный мятеж.
Бледное утро застало последние выстрелы: это минно-учебный отряд бросил в лицо врагам последние залпы и, отбросив ненужные ружья, сомкнувшись, молча ждал своей участи.
В экипаже
Только 30 октября мы получили из Кронштадта сравнительно достоверные сведения о развернувшемся восстании и о его подавлении.
Для нас стало ясно, почему наше начальство так быстро пошло навстречу нашим требованием и удовлетворило их. Угроза распространения вооружённого мятежа на столицу заставляла правительство говорить не только с нами, но и со всем петербургским гарнизоном «ласковым» языком.
Братва тревожно насторожилась. Старики ворчали:
— Держись, братва. Раз Кронштадт раздавили, доберутся и до нас… Прижмут хвосты… Наша группа приготовилась к возможным арестам и подчищалась. Было неясно, как будет держать себя наше начальство.
В одну из проводимых нами тревожных ночей меня сняли с вахты и вывели с «Полярной Звезды» на берег, где меня сдали конвою строевой команды нашего экипажа. Потом привели Соколова и ещё троих нашей группы и всех повели в экипаж. Было очень холодно, Соколов, подпрыгивая на ходу, шутил:
— Сидели на «бочке», а теперь, братки, покрепче, на мель сядем.
В экипаж мы пришли часа в три ночи. Ожидали, что нас посадят на гауптвахту. Однако на гауптвахту нас не посадили, а развели по ротам и отдали под расписки «шкурам». Меня принял наш фельдфебель-«шкура» с приветствием:
— Что, сволочи, набунтовали? Выбьем из вас дурь-то. Дежурный, дай ему койку! И чтоб никаких у меня революций. Понял?