Я ему рассказал, как обстоит дело в Гвардейском экипаже, что половина команды ещё на судах и что настроение у нас значительно слабее, чем в 14-м экипаже.
— Надо узнать, как военная организация к этому относится. Толкались вы к ним?
— Толкался, да осторожничают больно.
В военной организации действительно осторожничали:
— Надо избегать выступлений, силы зря тратим. Нам предложили увязаться, но преждевременно не выступать.
С Шеломенцевым мы уговорились видеться чаще. Я простился с ним и вернулся в экипаж.
«Литературная» беседа с адмиралом
Раз, возвратившись из города, я принёс много новой литературы. Разложив её на скамейке, я тут же присел и углубился в одну из брошюрок. Увлёкшись, я не заметил, как в пекарню вошёл командир экипажа контр-адмирал Нилов. Поздоровавшись с матросами, он подошёл ко мне и потрогал меня за плечо. Взглянув на адмирала, я, как ошпаренный, соскочил и вытянулся в струнку.
— Как твоя фамилия?
— Никифоров, ваше превосходительство.
— Ты что же это, не хочешь подняться, когда начальство входит?
— Виноват, ваше превосходительство, увлёкся чтением и не заметил.
— Чтением? А что ты читаешь? Э-э, да это что, у тебя целая библиотека? Зачем же так газет много?
Адмирал палкой потыкал в пачку газет и вопросительно посмотрел на меня. «Врать надо», — мелькнуло у меня в голове.
— Накопилось, ваше превосходительство; покупаем, прочитаем, а потом на цыгарки, а иногда печи растапливаем.
— А почему эти книги? Откуда их берёте?
— Часть книг — из библиотеки, некоторые — купили. Все — грамотные, читают. Хотел в библиотеку унести…
— А-а которые купили книги, ротному показывали? Разрешил?
— Точно так, ваше превосходительство, — разрешил, — врал я немилосердно.
— Хорошо, что книги читаете. Только всегда, как купите книгу, сначала ротному покажите, можно её читать или нет.
— Есть, ваше превосходительство.
— А за что тебя на пекарню поставили?
Я готов был провалиться, лишь бы не отвечать на этот вопрос.
— Выпил лишнее, ваше превосходительство.
— Ну, врёшь, брат, за это на пекарню не ставят. Наскандалил, наверное?
Я целомудренно покраснел и почтительно промолчал.
— Читать полезно, но нужно быть внимательным и замечать, когда начальство входит.
Адмирал, опираясь на палку, вышел.
— Ну, брат, твоё счастье, что не «шкура» или не ротный влез. И как ведь подобрался, что никто не заметил. А врал же ты, парень. Откуда и бралось у тебя это.
Я и сам не соображал, как всё произошло. Когда адмирал вышел, с меня как гора свалилась:
— Ребята, давай скорее прячь и бегите по ротам, чтобы пришли и всё забрали. А то адмирал ещё по глупости с кем-либо поделится, и могут нагрянуть.
Прибежали ребята из рот и быстро растащили литературу.
На моё счастье адмирал был из тех людей, которые делают карьеры с помощью своей добродушной бездарности и влиятельной и красивой жены. Адмирал считал себя сановником, близко причастным ко двору, и единственные потрясения, которые он воспринимал и понимал, — это когда им был недоволен кто-либо из причастных к экипажу князей. Революция же с её драмами проходила мимо его сознания. Восстание на яхте его тревожило только потому, что он не знал, что скажет на это его величество. Когда на яхте всё успокоилось, он быстро забыл все свои тревоги.
И потому, наскочив на непорядок в пекарне, он поинтересовался только его формальной стороной, что и спасло меня. Будь на месте адмирала «шкура» или ротный, моё дело было бы плохо.
Но, так или иначе, моя «литературная» беседа окончилась для меня благополучно.
Пекари надо мной смеялись:
— Вот, поди же ты, революционер, а как дисциплину знает: так тянулся перед адмиралом, аж «шкуру» бы зависть взяла.
Но мне было не до шуток, я всё ещё боялся, как бы моя штаб-квартира не провалилась. Но прошло два дня, и меня никто не беспокоил. Пекари тоже прислушивались и ничего подозрительного не слышали.
Наша работа опять вошла в свою колею.
Отлучался из экипажа я довольно часто. Целыми часами торчал вместе с массой на Офицерской улице, где «заседал» Совет.
Многотысячная толпа гудела, как в улье. Из Совета иногда кто-нибудь из депутатов выходил на балкон и произносил речь; наступала тишина, и толпа внимательно слушала. Задние напирали на передних, и получалась весьма значительная давка. Полиция смылась и совершенно не показывалась. Сновали дружинники с огромными артиллерийскими револьверами у поясов, которые тяжело и неуклюже болтались. У некоторых за плечами торчали винтовки. Обстановка для работы Совета была чрезвычайно сложной: с одной стороны, льстивые улыбки правителя Витте, с другой стороны, огрызающаяся треповщина. Исчезла полиция, жандармы, шпики, а черносотенная пресса становилась наглее.