Павел работал слесарем на том же заводе; Авив назвал его «начётчиком».
Вошли ещё двое рабочих, оба старики.
— Вот наш квартирохозяин, литейщик Василий Петров. А это — русский немец Карлуша, не то анархист, не то кадет, а зовёт себя эсером.
Я поздоровался со стариками. Тяжёлая работа литейщика согнула Василия, и он казался ниже своего роста.
Карлуша, слесарь, по фамилии Горн — типичный немец, говорил с акцентом, роста он был высокого, носил бороду клинышком; когда смеялся, лицо его собиралось в весёлые морщинки. Вошла хозяйка с дочерью.
Это была старушка, сгорбленная годами. Она поздоровалась со мной и, выслушав Авиза, по-матерински ласково сказала:
— Ну, поживите у нас. Понравится — останетесь.
Дочь Шурка в белом ученическом фартуке шмыгнула мимо нас в большую комнату. Чувствовалось, что это прочно сколоченная рабочая семья, и Авив является её основным гвоздём. Василия Авив звал папашей.
— Из каких краёв? — спросил меня Василий.
— Из Симферополя, — ответил я. — Селёдка, говорят, у вас хороша.
— Не селёдка, а бычки. Кто керченских бычков отведает, из Керчи уезжать не хочет. А как с работой в Симферополе?
— Плохо.
— И здесь не сладко. Ребята помогут поступить. А как тебя дразнить-то?
— Малаканов Пётр.
— Пётр, значит… Вот с ботинками у тебя, брат, не того. Заменить бы надо.
Действительно, из дыр в ботинках виднелись пальцы. Я сокрушённо на них посмотрел и ничего возразить не мог.
— Не огорчайся, купим новые, — сказал Авив. — Павел, надо достать денег на ботинки.
— Хорошо, — ответил Павел.
Попрощавшись со мной, Павел и Карл ушли. Хозяйка заботливо стала справляться о моём гардеробе, но так как у меня ничего не обнаружилось, то и решила, что кое-что можно взять у Авива. Поселили меня вместе с Авивом в тёмной комнате.
Я был более чем доволен.
Дня через два собрался городской комитет, где был сделан доклад о работе среди моряков и грузчиков.
Выяснилось, что все попытки создать какую-либо ячейку среди моряков и грузчиков кончились неудачей. Было направлено уже несколько товарищей, но ничего ив этого не вышло — их просто выставили оттуда, а двоих даже побили. Местная черносотенная организация имела там свою хорошую агентуру и крепко держала рабочих в руках.
Комитет постановил направить меня на эту работу.
Когда с заседания комитета мы шли домой, Авив сказал мне:
— Нелёгкая тебе будет работа: черносотенцы крепко сидят как у грузчиков, так и в караване. Люди на погромах бывали. Особенно у грузчиков будет трудно — там хозяйничает Бескаравайный, главарь местных черносотенцев. Он зверски с ними расправляется, крепко держит их в руках и опаивает. Тебе надо держать там ухо востро.
Меня трудности не пугали: сила в те времена была у меня большая и энергии много, и поэтому я был уверен, что с задачей справлюсь.
«Маленький узелок»
Керчь — маленький полукурортный городишко, градоначальство. Красиво, полуподковой, огибая бухту, расположился он на склонах горы. Небольшие белые домики сбегают табуном к морю от скалистого, хмурого «Митридата». На высоком мысу у входа в бухту чернеют валы керченской крепости, а напротив неё, на другом мысу мрачным силуэтом выступает огромный металлургический завод. Он молчит, ни одна труба не дымится, ни одна домна не полыхает пламенем в ночное небо, дремлют огромные прокатные корпуса. Это — бывший французский завод. Семь тысяч рабочих превращали руду в золото, которое шло в карманы французких миллионеров. Но завод прогорел; французы уехали, рабочие разошлись с надеждой, что когда-нибудь опять задымятся высокие трубы.
И задымили-таки. Только не французским, а крепким советским дымом и не одна сотня металлистов вернулась в его просторные корпуса, и вновь заполыхали огромные домны багровым пламенем в ночное небо.
Рабочее население в Керчи группировалось на двух металлообрабатывающих заводах, где работало около 400 человек, в землечерпательном караване и в порту, где работало около 600 человек; было кроме того около 800 грузчиков; остальную часть составляло кустарно-ремесленное население.
Меньшевистская организация свила себе крепкое гнездо на заводах.
Среди же моряков землечерпательного каравана и грузчиков царили черносотенцы.
Я целыми днями толкался то в землечерпательном караване среди моряков, то у грузчиков. Присматриваясь к жизни грузчиков, прислушиваясь к их разговорам, я быстро нащупал их болезни и уязвимые для моей агитации места.